Читать книгу "Последнее слово за мной - Паула Уолл"

И все опасения судьи улетучились.

Когда пара вышла из дверей муниципалитета, старики, вечно околачивавшиеся на ступеньках, разразились аплодисментами, а Бен Харрингтон заиграл на скрипке «Счастливые деньки пришли!» А ведь когда его жена сбежала с продавцом краски, он поклялся, что больше никогда не станет играть свадебный марш… и продавать краску.

Дикси Белл и племянник Левона бежали перед новобрачными по ступенькам и разбрасывали рис. Секретарша мэра взбеленилась.

— Ну, и кто теперь будет убирать всю эту грязь?! — шипела она.

— Ну-ну, Клара, — произнес шериф тем же тоном, каким обычно увещевал пьяниц и загнанных в угол преступников, — это же свадьба, а не хулиганство.

Буш Хог и его приятели накорябали на заднем стекле «шевроле» Левона гуталином слово «Молодожены» и привязали к бамперу старые ботинки и консервные банки из-под томатного соуса. На заднем сиденье стояла корзина с продуктами для пикника — подарок от Анджелы, и белая кружевная ночная рубашка для первой брачной ночи, упакованная в тонкую бумагу, — от Летти.

Пока Левон прощался со своим семейством, Шарлотта и Кайенн остановились поболтать о деле.

— Я подумала, что мы могли бы перенести мангал для жаркого на эту сторону реки, — сказала Шарлотта, облокотившись на машину. — Как тебе эта мысль?

— Женщины готовят, — кивнула Кайенн, — а мужчины едят.

Машина медленно двинулась прочь, гости махали руками вслед и желали им счастья. Одна только миссис Севье не смотрела на отъезжающих, ее губы были плотно сжаты.

— Она унизит его и разрушит всю его жизнь, — предрекла она вполголоса.

Анджела вдруг хлопнула в ладоши, и мамаша Левона подпрыгнула на месте, как кошка. Черные глаза Анджелы сверкали, она посмотрела на миссис Севье так, что у старухи дыхание перехватило.

— Они будут счастливы, — поклялась Анджела.

Потом она плюнула на дорогу прямо перед миссис Севье и растерла слюну носком туфельки. Мать Левона вытаращилась и попятилась, прижимая к себе карманную библию. А ее слова упали в землю и остались там, столь же мертвые, как пыль.

Стоя плечом к плечу, женщины из семейства Белл глядели, как свояк Левона помогал потрясенной миссис Севье забраться в машину.

— Где ты этому научилась? — спросила Шарлотта.

— Просто придумала на ходу, — ответила Анджела.

— Я говорила тебе когда-нибудь, как я тобой горжусь? — спросила Шарлотта.

— Я знаю, — ответила Анджела.

* * *

Медовый месяц они провели на озере. Левон читал, а Кайенн рыбачила.

Он оторвался от книги и обнаружил, что она смотрит на него.

— Тебе ничего не нужно? — спросила она, потянувшись к корзине для пикника.

Он покачал головой.

— Может, хочешь чего-нибудь?

Он залился краской, как мальчишка. Каждое утро мимо них на лодке медленно проплывал белый старик.

— Благослови вас Господь! — кричал он через водную гладь. А каждый вечер, проплывая обратно, он поднимал связку окуней и вопил: — Благодарю тебя, Господи!

Левон, который никогда не отличался суеверностью, на этот раз принял старика за добрый знак.

Глава 43

Бывший священник первой протестантской церкви выпасал свою паству твердой рукой и узким умишком. Он считал, что верующие должны только и делать, что рожать новых маленьких протестантов, а секс ради удовольствия вызывал в нем праведный гнев.

— Добропорядочная женщина, — возвещал преподобный Лайл с кафедры, — не станет красить рот, как блудница вавилонская!

Это еще вопрос, пользовалась ли блудница вавилонская помадой «Ревлон», но некоторые дамочки от таких речей впадали в панику. Мэри Луиза Бинкли, прикрываясь библией, терла губы носовым платком чуть ли не до крови — просто на всякий случай.

За тридцать лет службы преподобный Лайл едва не превратил добропорядочных женщин прихода в существ среднего рода. Они прятали волосы под шляпами и носили бесформенные платья, больше похожие на чехлы для диванов. Они не отрывали взглядов от земли, сидели, аккуратно сложив руки на коленях, и все их помыслы были посвящены исключительно домоводству. Никем не замеченные и нежеланные, они медленно увядали, как виноград, превращающийся в изюм.

Но в тот день, когда на кафедру взошел преподобный Томас Джонс, все изменилось.

Одежда его вечно была помята, волосы торчали в разные стороны, а щеки покрывала щетина — но женщины видели его насквозь. Они устремлялись вперед, сидя на самых краешках скамеек, а лишенные косметики лица поворачивались к нему, как подсолнухи к солнцу. Преподобный Джонс улыбался им, и они вздыхали, словно просыпаясь после долгой спячки. Щеки их розовели, ресницы невольно трепетали, а их накрахмаленные белые кофточки вздымались на груди, словно паруса.

— Эд Бинкли, вам сказочно повезло, — говорил преподобный Джонс, хлопая мужчину по плечу.

И Мэри Луиза пунцовела как роза.

— Мисс Клара, — говорил он, накрывая ладонью костлявые пальцы секретарши мэра, — сегодня вы поистине ослепительны.

Шериф, каждый день проходивший мимо Клары в муниципалитет и не обращавший на нее никакого внимания, отклонился в сторону, чтобы разглядеть ее получше. Он бы, пожалуй, не назвал ее ослепительной, но вынужден был признать — она казалась вовсе не такой бесцветной, как раньше.

Он даже на время позабыл, что Клара — мелочная и придирчивая диктаторша. Он пригласил ее на воскресный обед на берегу озера. Клара так удивилась этому приглашению, что забыла упомянуть, что неправильно заполнила его расписание на неделю.

В понедельник утром Клара собственноручно заточила новенький твердый карандаш и исправила расписание шерифа. Собственный анонимный акт великодушия настолько ее потряс, что она буквально вся засветилась.

— Мисс Клара, — сказал шериф, снимая перед ней шляпу, — сегодня вы поистине ослепительны.

Когда он ушел, Клара спустилась в холл муниципалитета, в дамскую комнату. Запершись в кабинке, она опустила крышку унитаза, вытерла ее бумажным полотенцем, села и расплакалась.

Это напоминало дождь после тридцатилетней засухи. Бесплодная пустыня расцвела.

Через полгода после прибытия Томаса в Липерс-Форк половина прихожанок уже ожидала прибавления в семействе. Включая и Мэри Луизу Бинкли, которая пыталась забеременеть двенадцать лет. По воскресеньям они, по-утиному раскачиваясь, выходили из церкви: ладони на гордо торчащих вперед животах, а на губах умиротворенные улыбки понимания.

Никто не говорил об этом вслух, однако все знали — это Томас разрушил сковывавшие город злые чары. Люди жаждали радости, которая, на взгляд женщин, возможна только вдвоем.

По округе поползла молва. В церковь, словно мотыльки на вечное пламя, стали стекаться старые девы, вдовы и молодые незамужние девушки. В магазине женского платья «Мадемуазель» не успевали выкладывать на полки духи и чулки — товар расходился, как горячие пирожки. А по субботам перед парикмахерской выстраивалась целая очередь: дамы с влажными волосами, накрученными на розовые пластиковые бигуди, ждали места у сушилок.