Читать книгу "Любовь и хоббиты - Иван Иванов"

Что скажет Билльбунда о моем позоре?

Единственный вопрос, на который я мог дать самый точный ответ: за брата она любому троллю орка на голову намотает. Неважно, что я натворил или собираюсь натворить. Биллька такая, и я такой: даже если сестра организует отключение многорукого Макара, и ей навсегда запретят приближаться к столовке, я по-прежнему буду любить и защищать мою малышку. Поэтому неважно, что скажет Биллька, важно, что мы с нею будем делать.

3. Пока горел Комодо…

В бабушкиной норе что-то происходило; обычно, заходя в нору, вы кожей чувствуете чистоту и порядок. В тот день к чистоте и порядку добавился торжественный запах хоббитских пончиков, бабушкиного суперблюда, да что там бабушкиного, хоббитские пончики для нас – почти священная еда, готовят которую по большим праздникам… А ведь так, наверное, оно и должно было быть в случае моего победного возвращения с первой миссии в качестве агента базы! Эх, если бы, если бы…

О-о-о! Да тут не только запах пончиков, я уловил волшебный аромат ванильного торта, кофейных пирожных и маринованных огурчиков!!! Никогда в этом доме не готовили все перечисленные вкусности в один день. Наши с Биллькой дни рождения и то проходили с чем-нибудь одним – либо с пончиками, либо с тортом, либо под огурец.

Прислушался. Из гостиной противный козлиный голос тянул строчки старинного хоббитского романса «В лунном слияньи…» – о том, как два одиноких сердца нашли друг друга, случайно столкнувшись при хищении муки на старом складе. Когда зазвучали слова припева «Динь-динь-динь, динь-динь-динь», означавшие по тексту, что в самую ответственную минуту на мельнице сработала сигнализация, к блеянью прибавился бабулин фальцет, после чего меня пошатнуло, я пережил легкий приступ тошноты, преодолевая который заставил себя войти в гостиную.

У бабушки в гостиной настоящий хоббитский рояль уменьшенного размера; откуда – загадка. Ба утверждает, что инструмент был в норе со дня вселения. Я думаю, просто гномам-строителям было скучно, и кто-то из них на спор взял и смастерил. У натуральных хоббитов, тех, что жили на открытом воздухе в настоящих норах, кроме дудочек и свистулек для отпугивания воробьев ничего подобного отродясь не было.

Однако это неважно; важно то, что я увидел: бабуля, пожилая хоббичиха, не худенькая, не легкая (во всех смыслах), вполне степенная женщина, лежала на рояле, словно это не рояль никакой, а место на пляже. Лежала на боку, повернув лицо к играющему, и… строила ему глазки.

Ругательства застряли в горле, я прирос к полу. Надо же, и не знал, что моя твердокаменная бабуля в принципе способна с кем-то заигрывать. Ради этого старушка взгромоздилась на рояль, понимаете?!! Но ужас заключался в другом, ужас заключался в том, КОМУ она посылала свои любовные позывные. Догадались?

Этому шарлатану – Халам Баламычу!

На бабушке было ее самое нарядное платье… Нет, я, конечно, все понимаю: дедушки нет (они расстались давным-давно, когда мама была совсем крошкой, у хоббитов это обычная история), скука, все перемыто, делать нечего… но с кем! С ним!! «Я зачем вас запирал?!» – хотелось мне крикнуть, но я онемел…

Лысина мошенника празднично блестела, как бай-джанский лимон. Он и одет был по-жениховски: весь в черном, серебряные запонки, воротничок белый, накрахмаленный, ботинки – ни пылинки. Только все равно упырь упырем, правда, ростом не вышел.

Пение под аккомпанемент продолжалось. Я подбирал нужные слова и выражения, дабы знахарь поскорее вышел в окно, но меня потащили вон из гостиной, оказалось – Биллька. Сестра сделала предупредительное «тш-ш-ш-ш» и повела в свою комнату. В комнате царил удивительный бардак. Если у меня дома полный бардак, это нормально, а что до Билльки, то ее бабушка всю жизнь ставила в пример и хвалила за образцовую чистоту. Что же случилось?

Среди беспорядка я обнаружил два знакомых объекта: Урмана и Федора. Это многое объясняло. Урман сидел на Биллькиной кроватке, пыльный, мятый, поцарапанный. Он давил пальцами на виски, а локтями упирался в колени. Спина трагично согнута. Хоббит молчал, и только глаза кричали. Рядом, в углу, стоял перевернутый деревянный ящик из бабушкиного хозяйства для хранения овощей. Под ящиком метался Федор (иногда в нем есть что-то от овоща), а сверху громоздились разные тяжести, чтобы не сбежал, в основном толстые книги по домоводству – подарки от бабушки ко дню рождения. Вот вам и объяснение, почему комната стоит на ушах: Федора надо было изловить, под ящик запихать, вещами накрыть.

– Рассказывайте, – я сел рядом с долговязым и посмотрел на сестру. Она взяла полпончика с тарелки, покормила Федора (он не выл пока жевал) села в кресло напротив нас и осторожно, чуточку виновато улыбнулась.

– Ой, Боббер, ты столько всего пропустил! Даже не знаю, с чего начать… – она бросила нежный взгляд на Урмана, которому было все равно, что происходит за пределами его черепной коробки, и быстро перевела его на меня. – Сам-то как? Все хорошо?

– Потом расскажу, давай сначала ты, и сперва про то, что ТАМ происходит, – я большим пальцем показал туда, где находилась гостиная.

Сестра лукаво улыбнулась, и я сразу понял, что лично она за бабушку рада. Значит, в деле борьбы со знахарем союзников у меня не будет… Обидно. Ну ничего, я просто так не сдамся.

– Разве нужно объяснять? – Биллька подняла бровку. – У них любовь.

Сестра закатила глазки и стрельнула ими в Урмана.

– А с твоим гениальным зомби что? – я показал на окаменевшего изобретателя.

Биллька скормила Федору еще полпончика и рассказала короткую, но захватывающую историю, составленную по кусочкам из бредней чокнутого мелкого создания под ящиком, того, что набубнил Ури, и частично из показаний очевидцев (достойная внучка хоббичихи Клавдии, Билльбунда умеет опрашивать свидетелей).

Соседи схватили, связали и отнесли буйного хоббита в психиатрическое отделение. Они были уверены – только мордорский синдром заставит хоббита распилить на части собственное имущество и поджечь нору. Не зная Урмана, я бы с ними согласился.

В больнице обещали разобраться, и нашего Ури посадили в очередь, где он оказался среди таких же связанных, скованных, обмотанных и затянутых сородичей с подозрением на синдром.

И Федор был там, он обязан отмечаться в лечебнице раз в неделю и проходить тесты на уровень безумия; при любом состоянии ему дают лекарство и отпускают. Мелкий безумец выскочил из кабинета с колпаком своего психиатра на голове, увидел Урмана и начал орать на весь коридор, показывая на Ури: «Санитары! Санитары! Этого хоббита срочно в реанимацию!».

Орки-санитары приняли Федора за врача, схватили многострадального Ури, пристегнули к лежачей каталке и повезли в реанимацию. Федор пустился за ними, вопя: «Хоббит умирает! Хоббит умирает!». У моего гениального друга, как вы помните, в тот злополучный день были основания уйти в себя, что он и сделал. Федор забрался в каталку, бешено вылупился на несчастного изобретателя и заорал: «Поздно! Поздно! В морг его! В морг!». «Как скажете», – ответили орки (морг находился ближе) и повезли хоббитов в указанном направлении.