Читать книгу "Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас"

Он улыбнулся ей и принялся насвистывать мелодию «Рамоны». И, не попрощавшись, ушел, продолжая свистеть.

* * *

Через два дня после визита Агости мать получила письмо от Жозефа: очень короткое письмо, в котором он писал, что живет хорошо и нашел интересную работу. Он сопровождает богатых американцев на охоту на высокогорья и неплохо зарабатывает. Он писал также, что заедет проведать их и забрать свои ружья приблизительно через месяц. Он жил в гостинице «Централь», во всяком случае, просил писать на этот адрес. Сюзанна прочла письмо матери вслух, но мать все равно захотела перечитать его сама. И обнаружила в нем множество орфографических ошибок. Она расстроилась так, словно он нарочно сделал столько ошибок, чтобы еще больше ей досадить.

— Я совсем забыла, что он такой неграмотный. Уж лучше дал бы ей прочитать, прежде чем отсылать.

И все же первое письмо Жозефа успокоило ее. Она уцепилась за орфографические ошибки, а через некоторое время, казалось, даже немного ожила. Она стала требовать младшего Агости и все выспрашивала у Сюзанны, не заходил ли он еще. Она требовала его по два раза в день. Сюзанна пересказала ей все: что Агости очень рассчитывает на папашу Барта, что даже пригрозил ему, если тот не купит кольцо, перестать поставлять ему перно. Сказала она и то, что Агости обещал зайти через несколько дней и что к этому времени он наверняка продаст кольцо. Но если он не приходит, говорила мать, надо сходить за ним, потому что ей очень нужны деньги. Ей необходимо поехать к Жозефу. Он делает очень много ошибок, а ведь как-никак сын учительницы. Она должна сейчас же поехать в город, чтобы научить его хотя бы элементарным правилам грамматики. Иначе в конце концов он просто опозорится. Город все же есть город. Только она одна и может научить его грамоте. Теперь она знает, на что ей истратить деньги. Мать ужасно приставала, и Сюзанна в конце концов призналась ей, что Агости обещал заехать за ней, чтобы показать ей свою ананасовую плантацию, и к этому моменту деньги за кольцо наверняка уже будут у него. На несколько минут мать забыла про кольцо. Замолчала и даже вдруг как-то притихла. Потом она сказала Сюзанне, что она ей очень советует посмотреть на их ананасовую плантацию, потому что плантация у них прекрасная.

— Необязательно говорить ему, что ты сказала об этом мне, — добавила она.

Наконец всходы достигли нужной высоты и стали ярко-зеленого цвета, а значит, скоро можно было приступать к пересадке. Соседи уже начали рыть рассаду, готовясь высаживать ее недели через две. Капрал спросил у Сюзанны, не пора ли начинать работу и им: их всходы тоже были готовы. Сюзанна сказала об этом матери, и та поначалу заявила, что капрал волен поступать по своему усмотрению, потому что сама она думать об этом не хочет, ей на это наплевать. Но на следующий день, подумав, она сказала, что лучше уж вырыть рассаду, не оставлять же ее гнить.

— Когда мы уедем, он сможет ее продать.

Капрал с женой начали рыть рассаду. Как-то раз мать поднялась и вышла на веранду посмотреть, как они работают. Когда рассада была вырыта, они подождали несколько дней, пока пройдет дождь, и принялись засаживать пять верхних гектаров. Они работали с увлечением, как люди, которым безделие в тягость. А поскольку мать хоть раз, но все же встала на них посмотреть, они, видно, решили, что ей не так уже плохо.

Каждый час Сюзанна поднималась в бунгало, чтобы дать матери таблетки, и тут же вновь возвращалась к мосту. Она могла существовать только здесь. И по-прежнему мимо моста проносились машины, и по-прежнему у моста продолжали играть дети. Они купались, ловили рыбу или, сидя на мосту и свесив ноги вниз, ждали, как и она, когда появятся машины с охотниками, и тогда бежали к ним, на дорогу. В это время года стояла такая жара, что дождь и тот не спасал, казалось, после него жара становится еще нестерпимее; дети вылезали из всех щелей, собирались у моста и с воплями резвились под дождем. Длинные серые ручейки грязи и вшей стекали с их головы и спускались вдоль маленькой тощей шеи. Дождь был для них великим благом. Запрокинув голову и раскрыв рот, они с наслаждением ловили его ртами. Матери выносили своих малышей, тех, кто еще не умел ходить, и нагишом подставляли их под водосточный желоб хижины. Дети играли с дождем, как и со всем остальным, с солнцем, зелеными манго, бродячими собаками. Но Сюзанну дети больше не веселили. Правда, она и теперь смотрела, как они играют, но без всякого интереса. А играли они постоянно. И переставали, только когда отправлялись умирать. Умирать от нищеты. Умирали они повсюду и постоянно. В свете костров, которые разводили их матери, чтобы согреть их голые руки и ноги, глаза их вдруг становились стеклянными, а руки фиолетовыми. Конечно, они умирали не только здесь. Точно так же они умирали и во всем мире. На Миссисипи. На Амазонке. В обескровленных селеньях Манчьжурии. В Судане. Но и на этой равнине тоже. И здесь, и повсюду они умирали от нищеты. От нищенских манго. От нищенского риса. От нищенского молока, от пустого молока их несчастных матерей. Они умирали совершенно завшивевшие, и как только наступал конец, отец говорил, что ребенка нужно сейчас же похоронить, — иначе начнется настоящее нашествие, ведь вши бегут с умерших детей, а мать: подожди, дай мне немножко посмотреть на него, а отец: что с нами будет, если вши заберутся в нашу соломенную крышу? И он брал мертвого ребенка и еще теплого закапывал в грязь, возле дома. И хотя дети умирали тысячами, все равно тысячи их толпились на дороге. Их было слишком много, и матери не могли за ними уследить. Дети сами, без матери учились ходить, плавать, вычесывать вшей, красть, удить рыбу, и умирали тоже без матери. Как только они вставали на ноги, их тут же отправляли туда, где собирались все окрестные дети: на дорогу и на мосты через нее. Все дети равнины устремлялись на дорогу. Если только не сидели на манговых деревьях, поедая вечно недозревшие манго. И во всей колонии, где были проложены дороги и шоссе, дети и бродячие собаки были бедствием для автомобилистов. От этого бедствия не спасали никакие запреты, полиция, штрафы. Дорога всегда оставалась во власти детей. Дети часто попадали под машины. Иногда водитель останавливался, платил дань родителям и ехал дальше. А чаще всего он уезжал, ничего не заплатив, потому что родители были далеко. Когда же под колеса попадали собака, курица или свинья, никто и не думал останавливаться. Только когда речь шла о ребенке, водитель соглашался потерять немного драгоценного времени. Сразу после того как машина уезжала, остальные дети вновь сбивались в кучу на дороге. Автобусу из Рама, всему тому, что передвигается, гудкам автомобилей, любому железу на колесах, да еще бурлящим потокам и смертоносным манго дети поклонялись, как богам. Никакие другие боги не влияли на их судьбу. Люди, которые говорят обратное, лгут. Белым не очень нравилось такое положение вещей. Дети мешали движению их автомобилей, портили мосты, дороги и создавали даже нравственные проблемы. Их умирает слишком много, говорили белые, да, действительно так. Но они все равно будут умирать. Потому что их вообще слишком много. Слишком много голодных, вопящих, алчущих ртов, жадных до всего. Только поэтому они и умирают. Наверно, солнца тоже слишком много. А может, и цветов в полях? Здесь, наверно, всего переизбыток?