Читать книгу "С.Е.К.Р.Е.Т. Книга 2. О чем мечтают женщины - Л. Мари Аделайн"

И к Марку.

Мой мужчина ждал меня снаружи, под солнцем, и его волосы были в полном беспорядке, а улыбка восхитительна, и у него были теплые руки… а в животе у него отчаянно урчало от голода.

—  Детка, мне просто необходим большой жирный омлет и что-нибудь еще жареное. Я хочу бекона, я хочу тостов! — заявил он, целуя меня в шею. — И мне нужна ты.

И все это не было фантазией. Это была реальность. «Подумать только, что может случиться, если ты откажешься от постоянного самоконтроля и дашь себе немножко свободы, — подумала я. — Весь огромный мир тут же обрушится на тебя!»

—  Ты просто читаешь мои мысли. Идем отсюда!

Глава девятнадцатая

Кэсси

Трачина уже выбрала имя для своей малышки — Роза Нико, в честь нашего кафе, которое, в свою очередь, было названо в честь одной из первых афроамериканок, занявшихся бизнесом в Новом Орлеане.

—  Мы будем звать ее Ник, — сказала Трачина, целуя дитя в крошечный лобик, размером не больше серебряного доллара.

Сказать, что малышка была маленькой, значит описать лишь часть ее невероятной внешности. Она была почти прозрачной; сеточка голубых жилок покрывала все ее личико и тельце, как бледная паутина, придавая коже светлый багровый оттенок. Когда ее не держали на руках, она лежала в передвижном инкубаторе, стоявшем рядом с кроватью Трачины, и маленькая салфетка прикрывала нижнюю часть ее тела; кулачки у крошки были размером с розовые бутоны. Благодаря щедрости богатого отца крохи у Трачины была отдельная палата.

—  Доктор говорит, с ней все будет в порядке, — прошептала Трачина.

Она говорила так тихо не потому, что боялась шуметь, а потому, что почти лишилась голоса во время родов, когда кричала без передышки, ругаясь на Каррутерса и Уилла. На всякий случай она позволила обоим присутствовать при процессе.

А теперь Каррутерс, явный победитель, в зеленом госпитальном халате и шапочке, отлично устроился неподалеку в огромном кресле, а его костюм, жилет и галстук валялись где попало. Каррутерс спал, положив ладонь на стеклянную крышку инкубатора, словно защищал его.

—  Наверное, мне придется побыть здесь несколько дней, но никаких осложнений не предвидится, — сказала Трачина.

Ну, по крайней мере медицинских осложнений точно не будет.

А всему остальному, что мне необходимо было знать, суждено было прийти позже, когда в последующие недели у нас с Трачиной начало завязываться нечто вроде дружбы. И за несколько месяцев после ее драматических родов мне предстояло выяснить, что у нас с ней куда больше общего, чем мне казалось.

Она сказала, что ей хотелось бы как можно дольше оттянуть процедуру определения отцовства, потому что это может разбить сердце Уилла. Сразу было видно, что она очень заботится об Уилле, но за время пути в родильный центр и после родов стало совершенно очевидно то, что любила-то она Каррутерса. И все же Трачина чувствовала, что Уилл стал бы куда более хорошим отцом — более надежным, более заботливым, безусловно любящим своего ребенка. А Каррутерс был политиком, обладающим немалой властью. У него была жена, которая, впрочем, скоро должна была стать бывшей женой, и двое детей школьного возраста. И тем не менее было нечто особенное в том, как он сидел рядом с Трачиной всю ночь, выходя из палаты лишь изредка, чтобы ответить на какой-нибудь телефонный звонок, и даже старался как можно добрее относиться к Уиллу, хотя Уилл резко отвергал все его попытки к сближению.

И именно поэтому Трачина до момента родов вынуждена была лгать. Она, как и я, не хотела стать клином, вбитым в чьи-то отношения. И хотя Каррутерс с самого начала воспылал к ней страстью, он тогда не был готов к тому, чтобы уйти из семьи. А Трачина слишком хорошо знала, как легко скатиться к состоянию любовницы, и ей этого совсем не хотелось, она не желала лгать и прятаться, тем более что Трей становился все сообразительнее, а под рукой оказался такой хороший человек, как Уилл. И она полностью порвала с Каррутерсом. А затем обнаружила, что беременна. Сама она росла без отца и потому решила сделать все, что в ее силах, чтобы у ее ребенка был отец. И все эти месяцы она держала рот на замке. К тому же лишь тот, кто совершенно ничего не знал о ее и Уилла семьях, мог усомниться в его отцовстве просто потому, что цвет кожи ребенка мог оказаться не совсем таким, как у Уилла. Ведь у Уилла имелись две бабушки-афроамериканки, а у Трачины были белые родичи с обеих сторон. Так что ребенок мог иметь какой угодно цвет кожи, природа позволяла в этом случае бесконечное множество оттенков.

Но тест на отцовство все же был проведен, и результат оказался вполне предсказуемым. Трачина позже сказала мне, что невозможно было бы представить себе более грустной картины, чем вид Уилла, повесившего голову и уходившего из родильного центра со смятым листком результата в руке.

Она пыталась задержать его, поговорить. Даже Каррутерс предложил проводить его немножко. Но Уилл просто ушел.

А я, проверяя поступившие звонки после зарядки севшего аккумулятора телефона, чуть не пропустила Уилла, вышедшего из дверей госпиталя.

—  Уилл! Уилл! — закричала я, бросив телефон.

Однако я совершенно не знала, можно ли сейчас подойти к нему… Хотя по его лицу было понятно, что именно показал тест.

Я выскочила из машины и на бегу окликнула его еще три-четыре раза, через всю парковку, и наконец он остановился и обернулся, уже возле своей машины, держа в руке ключи.

—  Хочешь, я сяду за руль? — спросила я, сгибаясь и опираясь ладонями о колени, чтобы восстановить дыхание.

Формально уже наступила осень, но полуденное солнце жарило, как в разгар лета. Мы оба провели в госпитале целые сутки, по очереди убегая вздремнуть в кабине грузовика Уилла.

Уилл медленно обернулся, качнув связкой ключей.

—  Знаешь, что во всем этом самое поганое? — спросил он, не глядя мне в глаза, а таращась в воздух как бы в надежде найти там ответы. — Я никогдане хотел иметь детей. Вряд ли я тебе говорил об этом. У всех моих друзей есть дети, и у моих братьев, и у кузенов… у всех, но я всегда думал: «Нет уж, этой мелюзги и так достаточно в мире». И к тому же я слишком много работал, а денег на хорошее воспитание у меня все равно было недостаточно. Тем кафе владел мой отец. Он был не слишком умудрен в этом деле. И вечно оставался в убытке. Но вот что я скажу тебе, — закончил Уилл, показывая на здание родильного центра. — Этогоребенка я хотел! И… черт побери!

Его захлестнули чувства. Все, что кипело в нем последние девять месяцев, все его страхи и сомнения насчет того, сможет ли он стать по-настоящему хорошим отцом для ребенка, мать которого он старался полюбить, хлопоты по расширению бизнеса и оплате процентов по банковской ссуде, а еще влечение к другой женщине… Все это внезапно взорвалось, и Уилл зарыдал. Но длилось это всего несколько секунд. Я стремительно обняла Уилла, вдохнула запах больницы, которым пропитались его волосы… Но он не обнял меня в ответ, а закрыл лицо ладонями, перепачканными краской. И я неохотно отпустила его. Уилл отступил на шаг и как будто разом стряхнул с себя всю боль. Если бы в этот самый момент вы въехали на полупустую стоянку (что и сделал на самом деле Джесси Тернбул), то увидели бы просто двух знакомых, которые встретились на минутку и теперь уже прощались.