Читать книгу "Пелагия и белый бульдог - Борис Акунин"

Странный вид имеет наш мирный город ненастнойосенней ночью. Будто все население унесено куда-то в неведомые дали мановениемнекой таинственной силы и остались только темные дома с черными окнами,догорающие фонари и бессмысленные колокольни с осиротевшими крестами. А еслинеспящему человеку по расстроенности нервов лезет в голову всякая жуть, оченьлегко вообразить, что ночью в Заволжске переменилась власть и до самогорассвета, пока не вернутся солнце и свет, всем здесь будут заправлять силытьмы, от которых можно ожидать каких угодно пакостей и неправд.

В общем, скверно было в городе. Пусто,безжизненно, тревожно.

Глава 9

Ночь. Река

Когда Пелагия свернула в Варравкин тупик, чтовыводил к дому Наины Георгиевны, небо бесшумно — и от этого было еще страшней —полыхнуло ослепительно яркой зарницей, после которой темнота показалась такойгустой, что монахиня поневоле остановилась, перестав различать очертания домов.Только приобвыклась, сделала несколько шагов, и снова белая вспышка, и сновапришлось, зажмурившись, ждать, пока расширятся ошалевшие от этакого неистовствазрачки. Но теперь издалека донесся медленный рокочущий раскат.

Так дальше и пошло: десяток-другой шагов вкромешной тьме, потом мгновенная вакханалия сатанинского сияния, и опятьчернота, наполненная утробным порыкиванием надвигающейся на город бури.

Дом найти оказалось нетрудно. В него-тоВарравкин тупик и упирался. Очередная зарница высветила маленький особняк смертвым, заколоченным мезонином, деревянный забор и за ним листву деревьев, всювывернутую белыми брюшками под порывистым ветром. Когда стих громовой раскат,стало слышно, как где-то за домом, за деревьями негодующе шумит растревоженнаяРека. Здесь берег вздымался особенно высоко, а пойма суживалась чуть не натриста саженей, так что и в самые безмятежные дни стесненный поток проносилсямимо кручи бурливо и сердито, в непогоду же Река и вовсе ярилась так, будтогневалась на придавивший ее город и хотела обвалить его в свои пенные воды,подмыв постылый яр.

Сад, начинавшийся за домом, как-то сам собойпереходил в березовую рощицу, где погожими вечерами любила гулять заволжскаяпублика — уж больно хорош был вид, открывавшийся с обрыва на речной простор.Было ясно, что рощица эта обречена, что через год, два, много пять Рекаподточит ее, обрушит и унесет вниз по течению — до самого Каспия, а то идальше. Выкинет волной измокший и просолонившийся березий ствол на далекийперсидский берег, и соберутся смуглые люди, чтобы посмотреть на этакое диво.Одна из берез после весеннего паводка уже начала было заваливаться с кручи, даудержалась последней корневой зацепкой, повисла над стремниной, похожая набелый указующий перст. Мальчишки, кто поотчаянней, повадились на нейраскачиваться, и многие говорили, что надо дерево от греха спихнуть вниз,потому что добром не кончится, да всё руки не доходили.

Пелагия поежилась под ветром, постояла укалитки, глядя на темные окна дома. Получалось, что придется Наину Георгиевнубудить. Неудобно, конечно, но дело есть дело.

Калитка с ворчанием отворилась, разноголосо,словно клавиши на рассохшемся пианино, проскрипели ступени старого крыльца.Монахиня прислушалась — не донесется ли изнутри каких звуков. Тихо. А вдруг нетникого?

Решительно взялась за медную скобу, заменявшуюколокольчик, громко постучала. Снова прислушалась.

Нет, кто-то там все-таки был — вроде бы голосраздался, или это взвизгнули дверные петли?

— Откройте! — крикнула инокиня. — Это я,сестра Пелагия с архиерейского подворья!

Послышалось, что ли? Ни звука.

Она подергала дверь — заперта на засов.Значит, дома, но спят, не слышат. Или слышат, но не хотят пускать?

Пелагия постучала еще, подольше, давая понять,что с пустыми руками не уйдет. Медь грохотала так гулко, что кто-нибудь — илихозяйка, или горничная должны были проснуться.

И снова откуда-то из глубины дома, ужеявственней, послышался тихий, как бы зовущий голос. Словно кто-то негромкопропел несколько нот и замолчал.

Это уж было совсем странно.

Пелагия спустилась с крыльца, прошла подокнами. Как и следовало ожидать, приоткрыты — с вечера перед грозой было душно.Подобрав рясу чуть не до пояса, монахиня влезла на приступку, ухватилась заподоконник и толкнула раму.

Да что толку — темно хоть глаз выколи.

— Эй! — боязливо позвала Пелагия. — Естькто-нибудь? Наина Георгиевна! Вы здесь? Наина Георгиевна!

Никакого ответа, только тихо скрипнул пол — толи шагнул кто, то ли просто дом вздохнул.

Сестра перекрестилась, и в тот же миг небоозарилось ярким разрядом, отчего комнату осветило не хуже, чем в солнечныйполдень. Ненадолго, на секунду, но и этого было достаточно, чтобы Пелагияуспела разглядеть маленькую гостиную и посередине, на полу, что-то белое,продолговатое.

— Мать Пресвятая Богородица, спаси и помилуй,— пробормотала Пелагия и полезла через подоконник.

Вот вам и «железная барышня». Вернулась домой— и в обморок. И ничего удивительного после этаких переживаний. Только что жегорничная-то?

Присела на корточки, пошарила руками, наткнуласьна теплое. Тонкая ткань рубашки, мягкая грудь, лицо. Пелагия достала из пояснойсумки фосфорные спички, чиркнула.

Только никакая это была не Наина Георгиевна, авовсе незнакомая круглолицая девушка — простоволосая, в ночной рубашке инакинутом на плечи платке. Надо полагать, горничная. Глаза у девушки былизакрыты, а рот, наоборот, приоткрыт. Волосы выглядели чудно — на концах вродебы светлые, а поверху, надо лбом, черные и блестящие. Пелагия дотронулась — и скриком отдернула руку. Мокро. Пальцы тоже сделались черными. Кровь!

Тут спичка погасла, и Пелагия на четвереньках,как была, попятилась назад, к окну. Очки, тихо звякнув, бухнулись на пол, новозвращаться за ними не хотелось.

Перевалиться через подоконник и бежать сломяголову из этого страшного молчаливого дома!

Но тут снова раздался давешний звук — тихий,будто зовущий голос. Только теперь было слышно, что это не зов и не пение, аслабый стон. Донесся он откуда-то из темного нутра дома, и выходило, что бежатьникак нельзя.

С замирающим сердцем монахиня выпрямилась,мелко перекрестила левую половину груди и обратилась с мысленной молитвой ксвоей покровительнице святой Пелагии, которую тревожила только по самой крайнейнеобходимости: