Читать книгу "Наследие - Стивен Сэвил"

Кроме охранников, здесь должна была иметься сигнализация. Вопрос в том, какая именно. В буквальном смысле сигнализация - это устройство, которое всего лишь зовет на помощь, но с учетом обычной для сверхбогатеев паранойи вполне можно было ожидать, что тут дерзнувшего ограбить имперскую казну ожидает смертельный исход.

К сожалению, время поджимало и не позволяло соблюсти все предосторожности, которые требуются для подобного взлома. У него, образно говоря, были связаны руки. Приходилось забраться внутрь, не задумываясь об изяществе производимой операции. Конечно, афере будет недоставать тонкости, присущей искусному вору, но эффект гарантирован, и никто не пострадает. А это важно. Грубая сила - оружие головорезов; хороший вор пользуется лишь своим умом, а мускулы оставляет дома. Сигнализация, сообразил Феликс, должна быть размещена вокруг канализационных колодцев и на первых этажах. Если бы он ставил ее, то сделал бы именно так. Теперь в городе работало очень мало домушников-верхолазов. Это искусство было давно забыто. В моду вошли грубые преступления вроде групповых нападений или карманных краж. Деятельность по приобретению доходов незаконным путем утратила мастерство. Люди не готовы были работать. Они хотели получать деньги легко и быстро.

Но только не Феликс Манн. Он принадлежал к старой школе. Он был джентльменом удачи. Ценителем преступлений. Специалистом. Он был пережитком, одним из последних истинных мошенников. Его искусство состояло в том, чтобы заставить общество поверить, что его не существует. В Миденхейме он был известен как Рейнард Коль. В Талабхейме его звали Флорианом Шнайдером. В Богенхафене он откликался на имя Арен Леер.

В Кемпербаде он был Стефаном Мейером, а в Мариенбурге - Ральфом Беккером.

В любом городе Старого Света у него было множество имен и множество богатых вдовушек, готовых есть у него с ладони, осыпающих его драгоценными побрякушками ради всего лишь нескольких минут его внимания. Он помогал им сознавать свою исключительность, напоминал им, что значит ощущать себя молодой и любимой. Он разбивал их сердца, но дарил взамен гордость, чувство самоуважения, заставлял их снова влюбляться в самих себя - и в итоге собрал кругленькую сумму. Зажиточные купцы кормили и поили его, полагая, что он их же породы. О его успехах судачили в каждом городе, а его ложь была столь неправдоподобна, что людям оставалось лишь верить ей.

На зубчатой крыше казарм рядком расселись стервятники. Их блестящие глазки нервировали его.

Нужно было подумать.

Вероятнее всего, слабым звеном, которым можно было воспользоваться, являлись второй и третий этажи. Там он должен найти проход внутрь. Должен.

Он прогулочным шагом направился на Соборную площадь, пытаясь прояснить мысли.

Это чем-то напоминало сложную катайскую головоломку, плетеную ловушку, надеваемую на пальцы, - чем больше он углублялся в проблему, тем больше сковывали его мелкие детали, с которыми приходилось сражаться, а задачка упорно отказывалась решаться. Секрет тут был в том, чтобы вытаскивать пальцы медленно и плавно. Или, другими словами, очистить сознание, думать о чем-нибудь другом.

Плохо только, что, перестав думать о деле, его мозг насквозь проникался осознанием того, что под Луговыми воротами толпится армия нежити, и инстинктивное желание бежать становилось непреодолимым. Тот факт, что верховный теогонист исчез в подземельях главного собора, нисколько не успокаивал вора. Жрец сказал прихожанам, что удаляется молиться о том, чтобы в это темное время на людей снизошли мудрость и просветление.

Но толпы продолжали собираться у дверей храма, терпеливо дожидаясь появления своего духовного отца.

Феликс был уверен, что старик покинул город, воспользовавшись запутанной системой катакомб и канализацией Альтдорфа. Без пышной официальной мантии не многие узнали бы жреца. Вполне возможно, что он спокойно добрался до Рейкспорта, сел на корабль и уплыл в любую из частей изведанного мира.

В конце концов, именно так собирался поступить и сам Феликс.

Он не ожидал, что у восьмиугольного храма все еще толпится столько народу. Сотни кающихся грешников и просто испуганных и отчаявшихся верующих сошлись к месту поклонения. Слева от вора стояли на коленях молящиеся женщины, выглядевшие так, словно только что выползли из сточной канавы.

Когда двери собора начали открываться, толпу охватила чуть ли не истерика, за которой последовал общий разочарованный вздох - на площадь вышел не верховный теогонист, а простой причетник. Дьякон был старше жреца и своей осанкой и манерами походил на книжного червя. Лицо его, однако, было простым и открытым; человеку с таким лицом невольно хочется верить. Он двигался неловко, точно каждый шаг давался ему с трудом. Гул недовольства нарастал.

Причетник махнул рукой, призывая народ к тишине.

Тихий шепоток пробежал по толпе. Священник собирался обратиться к ним. На многих лицах читалось возбуждение. Люди думали одно и то же: наверняка Сигмар заговорил! Собравшиеся замерли в ожидании. Феликс подошел ближе, ему было любопытно услышать, что скажет причетник.

Старик откашлялся.

- Вот уже три дня минуло с тех пор, как наш благословенный брат спустился в подвалы, чтобы молить о наставлении. Он отказался от воды и пищи, истинно полагая, что вера в господа нашего бога поддержит его. Сегодня утром он появился, неся слова, которые все мы жаждали услышать: милостивый Сигмар даровал нашему святому отцу мудрость. Обладая этим знанием, наши солдаты уничтожат чудовище! Он дал нам ключ к выживанию! - Причетник воздел руки в благословении.

Радостные возгласы взмыли над толпой, люди бросились обниматься друг с другом, веря, что они спасены.

Феликс усмехнулся. Да, не поддаться вдохновенной речи дьякона было трудно. Теперь он понял, почему к народу обратился не сам Вильгельм, а этот причетник. У Вильгельма был слишком острый нос и слишком узкие глаза, глядевшие слишком твердо, без снисходительности, но зато он видел то, что у дьякона не всплыло бы даже в самых дальних уголках сознания. Причетник, сообщающий людям новость о вмешательстве Сигмара, - это было гениально. Ухмылка Феликса стала еще шире. Он умел ценить ловкое жульничество. Нет, божественное вмешательство тут было ни при чем; напротив, вот пример поистине божественного надувательства. Но разве магия лучших афер не в том, чтобы заставить простолюдинов поверить в невозможное? Чем несусветнее ложь, чем меньше она похожа на правду, тем скорее верят ей простофили, особенно если подсыпать в смесь щепотку божественного. Об этом стоило поразмыслить.

Какое-то зыбкое движение в тени за спиной священника привлекло внимание Феликса.

Он не придал этому значения, но тут оно возникло снова, в десяти шагах от того места, где он заметил шевеление в первый раз: какая-то складка в тени, какой-то проблеск в стене, точно что-то промелькнуло перед ней. Он ничего бы не разглядел, если бы не всматривался специально, но теперь, когда он знал, что искать, было не так уж трудно следить за этим движением. Феликс догадывался, что это: на его глазах сходил первый слой божественного обмана. Кто-то крадучись ускользал из собора. Вор не знал наверняка, в чем тут хитрость, - возможно, подключилось волшебство?