Читать книгу "Загадочное происшествие в Стайлзе - Агата Кристи"

– Нисколько. У меня тоже возникла подобная мысль. Ядумал об этом, когда задавал мистеру Уэллсу вопрос о завещании. Подозрениям вее адрес способствовали и порошки бромида, которые она готовила для миссисИнглторп, и ловкое перевоплощение в мужчину во время маскарадных вечеров, какнам рассказала Доркас. Откровенно говоря, против нее было больше улик, чем противкого-либо другого.

– Вы шутите, Пуаро!

– Нет. И я скажу вам, что заставило мсье Лоуренсапобледнеть, когда он вместе со всеми вошел в комнату матери в ту трагическуюночь и увидел ее лежащей с явными признаками отравления. Глянув через вашеплечо, Лоуренс заметил, что дверь в комнату Цинтии не заперта на засов.

– Но он же сам сказал, что дверь была закрыта назасов! – возразил я.

– Совершенно верно, – сухо согласилсяПуаро. – Именно это и подтвердило мои подозрения, что дверь не была назасове. Мсье Лоуренс просто пытался выгородить мадемуазель Цинтию.

– С какой стати?

– Да потому, что он в нее влюблен!

Я засмеялся:

– Ну, Пуаро, тут вы очень ошибаетесь! Как мне известно,он не только не влюблен в нее, но она ему определенно не нравится.

– Кто это вам рассказал?

– Сама Цинтия.

– La pauvre petite![63] И она была этимозабочена?

– Нет! Сказала, что ей это совершенно безразлично.

– Значит, далеко не безразлично, – заметилПуаро. – Вот такие они… les femmes![64]

– То, что вы говорите о Лоуренсе, для меня просто удивительно, –заметил я.

– Почему? Это же было совершенно очевидно. Разве мсьеЛоуренс не делал кислую мину всякий раз, когда мадемуазель Цинтия беседовалаили смеялась с его братом? Он вбил в свою длинную голову, что мадемуазельЦинтия влюблена в мсье Джона. Когда Лоуренс вошел в комнату матери, он,конечно, понял, что она отравлена, но тут же пришел к поспешному и совершенноневерному выводу, будто мадемуазель Цинтии об этом что-то известно. Он чуть непришел в отчаяние и тут же раздавил башмаком кофейную чашку, так как помнил,что Цинтия заходила накануне вечером к его матери. Мсье Лоуренс решил, что недолжно быть никакой возможности провести анализ содержимого этой чашки, ипринялся усердно и абсолютно бесполезно твердить, что его мать умерла «естественнойсмертью».

– А при чем тут «еще одна кофейная чашка»? –поинтересовался я.

– Видите ли, я был почти уверен, что ее спрятала миссисКавендиш, но мне было необходимо удостовериться. Мсье Лоуренс даже неподозревал, что я имел в виду, но, поразмыслив, пришел к выводу, что еслинайдет эту чашку, то с его любимой будет снято подозрение. И он был совершенноправ!

– Еще одно. Что значили предсмертные слова миссисИнглторп?

– Они, конечно, были обвинением в адрес ее мужа.

– Господи, Пуаро! – вздохнул я с облегчением. –По-моему, теперь вы объяснили абсолютно все! Я очень рад, что все так счастливокончилось! Джон и Мэри помирились.

– Благодаря мне.

– Как это… благодаря вам?

– Мой дорогой друг, разве вы не понимаете, что толькосудебный процесс свел их снова вместе? Я был убежден, что Джон Кавендиш любитжену, так же как и она его. Но они слишком отдалились друг от друга. И все этопроизошло по недоразумению. Она вышла за него замуж не по любви. Он это знал.Человек он по-своему чувствительный и не хотел навязываться. Однако стоило емуотдалиться, как в ней пробудилась любовь. Оба они люди невероятно гордые, игордость неумолимо все больше отдаляла их друг от друга. Джон завел интрижку смиссис Рэйкс, а Мэри Кавендиш намеренно поддерживала дружеские отношения с докторомБауэрштейном. Вы помните тот день, когда арестовали Джона Кавендиша? Как вывидели, я мучительно размышлял, прежде чем принять решение!..

– Да, ваше беспокойство было вполне понятно.

– Извините меня, mon ami, но вы ничего не понимали. Япытался решить, надо ли немедленно снять вину с Джона Кавендиша или нет? Я былв силах сразу его оправдать… хотя это могло привести к невозможности осудитьнастоящих преступников. Они решительно не подозревали о моих истинныхнамерениях до самого последнего момента, и это частично объясняет мой успех.

– Вы хотите сказать, что могли бы спасти ДжонаКавендиша от суда? – удивился я.

– Да, друг мой, но я решил эту проблему в пользу«счастья женщины». Ничто, кроме огромной опасности, через которую им обоимпришлось пройти, не сблизило бы вновь эти две гордых души!

Я уставился на Пуаро в молчаливом изумлении. Каковасамоуверенность этого человека! Никому в мире не пришло бы в головувосстановить семейное счастье с помощью суда по обвинению в убийстве!

– Догадываюсь, о чем вы думаете, друг мой, –улыбнулся Пуаро. – Никто, кроме Пуаро, не решился бы на такое! И вы неправы, осуждая мое решение. Счастье мужчины и женщины – величайшее благо наземле!

Слова Пуаро вызвали в моей памяти недавние события. Явспомнил, как Мэри – бледная, измученная – лежала на диване и прислушивалась…прислушивалась… Вот внизу прозвенел колокольчик. Мэри подскочила. Пуаро открылдверь и, встретив ее страдальческий взгляд, мягко кивнул. «Да, мадам! –сказал он. – Я вам его возвращаю!» Он отошел в сторону, и, выходя изкомнаты, я увидел глаза Мэри, когда Джон Кавендиш заключил жену в объятия.

– Очевидно, вы правы, Пуаро! – тихо произнеся. – Да, это величайшее благо на земле!

Неожиданно кто-то постучал, и в открытую дверь заглянулаЦинтия:

– Я… я только…

– Входите! – воскликнул я, вскакивая с места.

Цинтия вошла в комнату, но не села.

– Я… только хотела что-то сказать…

– Да?

Какое-то время Цинтия стояла, молча теребя кисточку своейшапочки, затем, неожиданно вскрикнув: «Вы просто прелесть!» – поцеловала сначаламеня, потом Пуаро и бросилась прочь из комнаты.

– Что все это значит? – удивился я.

Разумеется, получить поцелуй от Цинтии было очень приятно,но то, что это было проделано столь публично, сильно уменьшало удовольствие.

– Это значит, – с невозмутимостью философа пояснилПуаро, – что мадемуазель Цинтия наконец-то обнаружила, что она не так ужсильно не нравится мсье Лоуренсу.

– Но…

– А вот и он сам!