Читать книгу "Приют - Патрик Макграт"

Стелла сказала, что на понимание этого у нее ушло несколько дней. Она даже ощутила признательность за то, что находится здесь, в полной безопасности, под мудрым, утешающим покровительством. Она начала робко думать о себе по-новому. Ограниченная после Кледуина мелкими эгоистичными заботами, ошеломленная, что не давало ей думать о Чарли, она теперь заглянула в себя, неглубоко, но достаточно для понимания того, что пострадала и нуждается в помощи. Она ждала, что я окажу ей эту помощь, и, когда настало время снова увидеться со мной, собралась с душевными силами и вошла, бодро улыбаясь, внешне стремившаяся продолжить наш разговор, но внутренне, как я сразу заметил, боявшаяся этого. Я вышел из-за стола и выдвинул стул.

– Не волнуйся так, – спокойно сказал я, придвигая стул, когда она садилась, и положил руку ей на плечо.

Мои пальцы лежали на ее плече несколько секунд, и я чувствовал ее напряженное осознание этого контакта по тому, что между нами словно пробежала электрическая искра. Сев, я спросил, как она чувствует себя в палате, и она смогла снова стать почти прежней, остроумной, ироничной, вызвала у меня улыбку, описывая свое эксцентричное окружение. Однако настроение ее резко изменилось, когда я поднес пальцы к губам и на несколько секунд придал лицу задумчивое выражение.

– Ты обдумала то, о чем я просил?

– Не знаю, что сказать тебе, Питер.

– Опиши Эдгара физически.

Стелла сказала, что боялась этого, что, когда пробуждала воспоминания о нем, между ней и его образом словно возникала какая-то ширма. Я напомнил ей, что она видела Эдгара бьющимся в воде на Кледуинской пустоши, и сказал, что это явственно говорит мне – она отчаянно стремилась выбросить его из головы, покончить со своим мучительным увлечением; сказал, что во всех подобных отношениях мы наблюдаем данную стадию – страстное желание смерти любовника. Мне хотелось понять, как далеко зашел этот процесс, до какой степени завершен их роман.

Мы говорили об Эдгаре около часа. После того как она, запинаясь, сделала описание, последовали вопросы, на которые было гораздо труднее отвечать, – о чувствах. Неожиданно для себя Стелла призналась, что впервые желала кого-то с эмоциональной и физической пылкостью, какой никогда раньше не испытывала, лишь ощущала в мужчинах, исходящей от мужчин. Слушая ее, я кивал, подбадривал, когда она запиналась, и ей как-то удавалось находить слова для того хаоса чувств, которые она испытывала в те несколько недель, что была с ним. Она рассказала, как протекал их роман на территории больницы и что происходило, когда они вместе были в Лондоне. Меня удивило, что Стелла не осуждала Эдгара, ни когда он совершил побег, ничего ей не сказав, ни даже когда бил ее.

– Почему? – спросил я.

Стелла не знала. Сказала, что этот вопрос кажется неуместным. Чтобы осуждать Эдгара, требовалось менять свои чувства к нему в зависимости от его поведения: я люблю тебя, если ты не делаешь того-то. Ей это просто не приходило в голову.

– Ты принимала его безоговорочно?

– Пожалуй, да.

– Даже когда он тебя бил?

– Я знала, за что.

– Если я скажу, что Эдгар сейчас в больнице, какова будет реакция?

Я пристально наблюдал за Стеллой и увидел, как на миг что-то вспыхнуло в ее глазах. Потом она пожала плечами, сказала – ей не приходило в голову, что его вернут сюда, хоть это и очевидно. Но теперь это не имеет никакого значения. После этих слов я посмотрел на Стеллу с такой пугающей, по ее выражению, отчужденностью, что она почувствовала себя подопытным кроликом.

– Никакого значения?

– С Эдгаром все кончено, Питер. С тех пор как погиб Чарли.

Стелла подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я хотел верить ей, но вместе с тем понимал – она знала, что я именно это хотел от нее услышать. Я вновь подверг ее испытанию.

– Вопрос был гипотетическим, Стелла. Эдгара здесь нет.

Снова та же едва заметная вспышка чувства.

– Я рада, – сказала она.

Требуется несколько недель, чтобы привести в порядок пациента, поступающего к нам в таком тяжелом состоянии, как Стелла, но мы с этим справились. Я каждое утро получал сведения о ее состоянии и видел, как в ней просыпается интерес к окружающему миру, хоть этот мир и был узким, ограниченным. Она по-прежнему избегала мыслей о Чарли, и я не видел необходимости торопить ее. Однако меня волновало, какое воздействие могли оказать на нее мои вопросы об Эдгаре. Я опасался, что по неосторожности сорвал тот процесс, который хотел вызвать: перенос чувств, которые она еще питала к Эдгару, на меня, своего врача. Было важно, чтобы теперь она видела во мне единственную опору.

В последующие дни Стелла стала заметно оживленнее. Мэри Мюир, встретившая ее при поступлении в больницу, сказала, что рада видеть, как улучшается ее состояние. Стелла стала более разговорчивой, начала интересоваться больничными сплетнями, хотела побольше узнать о сообществе, членом которого стала. Она старалась проводить как можно больше времени в дневной палате, что мы расценили как хороший знак. Ее краткое отождествление себя с другими женщинами, особенно с Сарой Бентли, постепенно сошло на нет. Сара была подрывным элементом, любила насмешничать над санитарками и нарушать заведенные порядки, не пыталась скрывать презрения к своему положению и убежденности, что не должна находиться здесь. «Я убила этого мерзавца потому, что ненавидела его, – говорила она Стелле. – Он меня бил. Это не значит, что я сумасшедшая. Я должна сидеть в тюрьме. Там по крайней мере я знала бы, когда выйду».

Сара могла вести подобные разговоры целое утро, и Стелла вскоре поняла, что дружба с ней тягостна. Она пыталась объяснить Саре, что здесь нужно быть дипломатичной, понимать, чего от тебя ожидают. Сара отказывалась слушать. По ее мнению, все служащие были тупицами, и молчать об этом она не собиралась. Стелла считала это ошибкой. «Бывают времена, – говорила она Саре, – когда нужно помалкивать». И с сожалением поняла, что они с Сарой не могут быть подругами.

Стелла попросилась работать в прачечную.

– Ты? – насмешливо спросил я, скрывая возникшие подозрения. – С чего это вдруг ты захотела работать в прачечной?

– Питер, – ответила она, – разумеется, я не испытываю желания работать там, но здесь мне до смерти скучно. Ты не можешь найти для меня какое-нибудь занятие?

– Ты хорошо ведешь себя, – ответил я сухо. – Пожалуй, хочешь, чтобы тебя перевели на первый этаж.

Стелла обезоруживающе улыбнулась.

– Я не считаю, что мое место наверху, – сказала она. – А ты?

Я промолчал. Стелла знала, что я не очень доверяю тем признакам улучшения, которые она как будто выказывает, видела, что скрываю за своим, по ее выражению, вкрадчивым расследованием опасение, что улучшение у нее притворное, предвещающее более глубокую депрессию, чем первая.

– Думаешь о Чарли? – спросил я.

– Да.