Читать книгу "Пелагия и красный петух - Борис Акунин"

Разумеется, Матвею Бенционовичу тут жепомерещилось, что на него кто-то смотрит из темноты. Он сначала поежился, апотом сказал себе: «Ну, конечно, смотрят. И очень хорошо, что смотрят».

От нервозности статский советник избавилсяочень просто. Произнес шепотом одно-единственное слово: «Пелагия», и страх сразусменился возбуждением; жертва моментально превратилась в охотника.

Он нетерпеливо повертел головой и даже сердитотопнул ногой. Где вы там, черт бы вас драл?

Тьма словно дожидалась этого волшебного знака.Шевельнулась, зашуршала, и в пределы слабого керосинового освещения вплылафигура, показавшаяся Бердичевскому гигантской. Силуэт поднял руку, поманил.

Статский советник, снова оробев, двинулся былонавстречу незнакомцу, однако тот повернулся спиной и пошел вперед, время отвремени оглядываясь и делая таинственно-призывные жесты.

Ноги провожатого глухо топали по булыжноймостовой. Походка у исполина была прямая, спина негнущаяся.

Статуя Командора, передернулся МатвейБенционович, едва поспевая следом.

С набережной повернули на кривую улочку, гдемостовой уже не было, лишь мокрая после недавнего дождика земля. С однойстороны глухой забор, с другой – каменная стена, за ней не то склады, не томастерские. Освещения никакого.

Бердичевский споткнулся на ухабе, выругался –почему-то вполголоса.

Стена вывела к воротам, над которыми горелалампа. Прокурор прочел на вывеске: «Кишечно-очистительный завод Савчука».

Прочел – и вздрогнул. Знаки знаками, но это состороны Провидения было уже форменное издевательство, если не сказать хамство.Дело в том, что в утробе изрядно-таки трусившего статского советника вовсюразворачивались всякие малоприятные процессы.

В узкую калитку Бердичевский за статуейКомандора не пошел. Спросил дрогнувшим голосом:

– Это что такое? Зачем?

На ответ не надеялся, но великан (и вправдупочти саженного роста детина) обернулся и ответил неожиданно тонким, услужливымтоном:

– Это, сударь, заведение, где очищают кишки-с.

– В каком смысле?

– В обыкновенном-с. Для изготовления колбас.

– А-а, – несколько успокоился МатвейБенционович. – Но зачем нам туда идти?

Командор хихикнул, из чего стало окончательноясно, что молчал он вовсе не от грозного умысла, а от провинциальнойконфузливости перед приезжим человеком.

– Город, сами изволите видеть, какой: жидовбольше, чем русских. А тут самое правильное место-с. Колбаса-то свиная. Так чтосреди рабочих ни одного жида, все русские или хохлы-с.

Тайное собрание дружины «Христовых опричников»проходило в помещении заводской конторы.

Это была грязноватая комната, довольнопросторная, но с низким потолком, с которого свисало несколько керосиновыхламп.

Стулья в два ряда, напротив них – стол,накрытый российским триколором. На стенах, вперемежку, иконы и портреты героевотечества: Александр Невский, Дмитрий Донской, Суворов, Скобелев. Главное местов этой галерее занимали изображения Иоанна Грозного и государя императора.

Председательствовал немолодой мужчина впиджаке и галстуке ленточкой, однако с длинными, в кружок, волосами.

Перед столом стоял тощий субъект в косоворотке– очевидно, докладчик. Слушателей было с десяток.

Все обернулись на вошедших, но от волненияБердичевский толком не разглядел лиц. Кажется, большинство были бородатые итоже стриженные по-русски.

– А вот и дорогой гость, – сказалпредседательствующий. – Милости просим. Я – есаул.

«Опричники» встали, кто-то пробасил:

– Здравия желаем, ваше превосходительство.

От нервозности Матвей Бенционович чуть было нестал поправлять, что он никакое не превосходительство, однако вовремяспохватился. Отрывисто, по-военному кивнул, отчего на лоб свесилась прядь ангельскогоцвета.

«Есаул» (судя по всему, так именоваласьдолжность предводителя «опричников») вышел из-за стола, двинулся навстречупрокурору.

И снова Бердичевский едва не совершил faux pas– сунулся жать руку. Оказывается, следовало не тянуть ладошку, а раскрытьобъятья. Именно так поступил председатель: со словами «Руси слава!» прижалгостя к груди и троекратно расцеловал в уста.

Остальные тоже пожелали приветствоватьбольшого человека, так что целоваться пришлось с каждым – общим счетомодиннадцать раз, причем всякий раз произносилась сакраментальная фраза,прославлявшая отечество.

Запахи, которые пришлось вдохнуть лобызаемомугосподину Берг-Дичевскому, разнообразием не отличались: дешевый табак, сыройлук, переработанные желудком пары spiritus vini. Только последний изцеловальщиков, тот самый Вергилий, что привел Матвея Бенционовича на сходку,благоухал одеколоном и фиксатуаром. Он и чмокнул не так, как прочие, а нежно,вытянув губы трубочкой. Парикмахер, понял прокурор, разглядев подвитые височкии расчесанную надвое бородку.

– Сюда пожалуйте, – пригласил «есаул» гостя напочетное место.

Все воззрились на «превосходительство»,очевидно, ожидая речи или приветствия, к чему статский советник был совершенноне готов. Однако нашелся – попросил продолжать, «ибо пришел не говорить, аслушать; не поучать, а учиться». Это понравилось. Скромному «генералу»похлопали, покричали «Любо!», и прерванный доклад был продолжен.

Оратор, которого Бердичевский по манереговорить и несколько блеющему тембру голоса окрестил Псаломщиком, рассказывалдружинникам о результатах проведенного им расследования касательно засилияевреев в губернской печати.

Картина обрисовывалась чудовищная. Про«Житомирский листок» Псаломщик не мог говорить без дрожи негодования: сплошныеперельмутеры да кагановичи, наглое глумление над всем, что дорого русскомусердцу. Однако и в «Волынских губернских ведомостях» далеко не благополучно.Из-за попустительства редактора нередко печатаются статьи, написанныежидишками, которые прикрываются русскими именами. Был дан и перечень всех этихволков в овечьей шкуре: Иван Светлов – Ицхак Саркин, Александр Иванов – МойшаЛевензон, Афанасий Березкин – Лейба Рабинович, и прочая, и прочая. Самое жесенсационное свое разоблачение выступавший приберег напоследок. Оказывается,Синедрион запустил свое щупальце даже в «Волынские епархиальные ведомости»: уредактора протопопа Капустина жена – урожденная Фишман, из выкрестов.