Читать книгу "Дракон Фануил - Дэниел Худ"

— Чего-нибудь желаете, мой лорд?

— Только вина, — отозвался Лайам.

Хозяин самолично и весьма расторопно принес вина, подобострастно улыбнулся, потом ринулся в другой конец галереи и отвоевал себе место меж двух рассерженных дородных мойщиц посуды.

Потягивая вино, Лайам принялся наблюдать за тем, что творилось на площади.

Перед мрачными каменными ступенями тюрьмы виднелся помост высотой примерно с человеческий рост. Лайам, криво усмехнувшись, отметил про себя, что некоторые детали его конструкции позволяли скоро и без особой возни воздвигнуть над ним виселицу. Вокруг помоста было оцеплено небольшое пространство. Стражники, стоявшие в оцеплении, смотрелись просто великолепно — в черных сюрко, украшенных гербом герцога, в совершенно бесполезных в бою, но до блеска начищенных церемониальных доспехах.

Внутри оцепления виднелась немногочисленная группа людей. Наголо обритые жрецы Урис тихо переговаривались между собой. Чуть поодаль от них помещались знатные горожане. Из них Лайам узнал только Анкуса Марциуса, остальные были ему незнакомы. Зато он узнал Тома Виеску, стоявшего чуть в стороне. Аптекарь был облачен в ослепительно белое длинное одеяние, но даже кустистая борода его не в силах была скрыть, что хозяин ее чем-то весьма опечален.

Возле оцепления стоял и эдил Кессиас — его обычно лохматая шевелюра была сейчас тщательно расчесана и вроде бы даже чуть припомажена, — он хмуро взирал на какого-то стражника в будничной форме. Стражник, как видно, о чем-то ему докладывал. Кессиас продолжал хмуриться, потом кивнул и, повернув голову, принялся обшаривать взглядом толпу. Лайам с любопытством за ним наблюдал. Стражник за кончил доклад, и Кессиас небрежным жестом отослал его прочь, не переставая выискивать взглядом кого-то среди собравшихся. Затем эдил перевел взгляд выше, схватил собравшегося было удалиться стражника за плечо и указал ему на Лайама.

Стражник кивнул, вышел из оцепления и принялся проталкиваться через толпу в сторону винной лавки. Собравшиеся миряне молча перед ним расступались, их внимание было целиком и полностью приковано к пустому помосту. Лайам какое-то время следил за посланцем эдила, пока тот не затерялся в толпе. Тогда Лайам повернулся в сторону лестницы, посланец должен был вот-вот появиться.

Заслышав шаги, Лайам встал из-за столика и двинулся к лестнице. Он встретил стражника на верхней площадке.

— Вы не меня ищете?

Посланец оглядел Лайама, видимо, он не ожидал, что к нему выйдут.

— Вы — Лайам Ренфорд? — с подозрением поинтересовался он.

— Да. Вас послал Кессиас?

— Да, чтобы кое-что вам передать. За наемные комнаты уплачено, сэр, значит, это не чародей. Значит, женщину в плаще содержит кто-то другой.

— Это все? — после секундного размышления спросил Лайам. Новость его не удивила. Это он уже понял и сам из разговора с Виеску.

— Ну, разве еще одно, сэр, владелец дома сказал, что ему заплатили полновесными монетами, только таких странных монет он сроду не видывал. Чистое золото, сэр, но выглядит очень странно.

Лайам приподнял вежливо бровь, хотя и это сообщение его не очень-то взволновало. Ему куда больше хотелось знать, чем вызвано странное по ведение Виеску. Что же такое прямо вертелось у аптекаря на кончике языка? И самое главное — было ли это что-то связано со смертью Тарквина?

Донесшийся со стороны площади гул вернул его к действительности. Лайам заспешил обратно на галерею, а посланец удалился, не сказав более ни слова.

Заняв свое место, Лайам увидел, что один из бритоголовых жрецов взобрался на помост и вскинул к небу окованный серебром рог. Затем жрец протрубил еще дважды. На третий раз ему ответил звон медных тарелок. Жрец поспешно спустился с помоста и присоединился к своим товарищам. Взгляды всех собравшихся обратились на север, откуда уже появилась голова процессии.

Первыми шли два мальчика в лавровых венках, несмотря на холод, они были в коротких белых туниках. Толпа мгновенно освободила для них проход, и мальчики торжественно двинулись по нему, разбрасывая камышовые стебли. За ними вышагивал дородный мужчина в белоснежном струящемся облачении, расшитом золотом, жемчугом и серебром. Голову его венчала высокая алая митра. Мужчина нес позолоченный фонарь и толстую книгу в роскошном кожаном переплете. Из-под белого облачения выпирало огромное брюхо, а жиденькая бородка плохо скрывала тройной подбородок. Лайам не мог удержаться от святотатственного предположения, что второго по старшинству саузваркского жреца Урис не слишком обрадует завтрашний, хотя и очень коротенький, пост.

Впрочем, жрец умудрялся держаться весьма величественно, он размеренно шагал по разбросанному служками камышу под безмолвными испытующими взглядами толпы, отстраненный и горделивый.

За ним над толпой плыла статуя Урис, закутанная в белоснежное покрывало, ее влекли на носилках восемь мускулистых жрецов. Последними шли музыканты — флейтист, барабанщик и человек с медными тарелками, — но на них никто не смотрел. Внимание толпы было распределено между дородным жрецом и укрытой от взоров статуей Урис.

Процессия двигалась к оцепленному стражей пространству, слышался лишь хруст сухих стеблей под сандалиями, ему вторил свист ветра. Служки, разбросав весь камыш, поднялись по узким ступенькам на помост. За ними последовал жрец. Он повернулся лицом к толпе и подошел к краю площадки. Жрецы-носильщики остановились перед помостом и также развернулись со своей ношей, чтобы Урис, когда с нее сбросят покровы, смотрела на горожан. Кессиас, Виеску и другие знатные лица выстроились слева от носилок, чуть от них отступив и глядя вверх, на жреца. Прочие священнослужители опустились на колени справа. Последними заняли свои места музыканты, обосновавшись на ведущих к помосту ступенях.

Когда музыканты были готовы, флейтист кивнул жрецу. Тот вручил фонарь одному из мальчиков-служек, а книгу — второму. Лайам поразился, увидев, с каким благоговейным страхом мальчики приняли эти предметы. Они их держали, отстранив от себя на вытянутых руках, — словно страшась осквернить.

Это же просто вещи, книга, фонарь — мелькнуло в мозгу у Лайама. Он никогда не относился к религиозным верованиям серьезно, хотя кое-что и знал о том, где, как и каким богам поклоняются. «Эти предметы смешало бы с прахом одно дыхание Повелителя Бурь», — презрительно подумал Лайам.

Впрочем, он не мог не признать, что церемония довольно интересна — хотя бы с эстетической и исторической точки зрения. Избавившись от книги и фонаря, жрец воздел руки и принялся декламировать. Его высокий пронзительный голос разнесся над безмолвием площади. Размеренное и в меру ритмизированное повествование, ведущееся на чрезвычайно изысканной и малопонятной жреческой версии таралонского языка, описывало дивные дары, что мир получил от Урис. Лайам смутно помнил это наречие со студенческих лет, проведенных в Торквее, и потому умудрялся кое-как следить за смыслом повествования, несмотря на сложную синтаксическую подкладку и вычурный стих, богатый инверсиями. Ему сделалось любопытно, найдется ли на площади, кроме жрецов и его самого, еще хотя бы один человек, способный что-то понять в тарабарщине этого речитатива?