Читать книгу "Фатерланд - Роберт Харрис"

«Дамы и господа, скоро мы начнем снижаться перед посадкой в аэропорту имени Германа Геринга. Пожалуйста, поднимите спинки ваших кресел и сложите столики…»

Осторожно, чтобы не разбудить Шарли, он освободил плечо, собрал клочки бумаги и, нетвердо шагая, направился в хвост самолета. Из уборной появился паренек в форме гитлерюгенда и вежливо придержал дверь. Март кивнул, потел внутрь и запер за собой дверь. Мерцал слабый свет.

В крошечном отсеке воняло бесконечное число раз пропущенным через кондиционер спертым воздухом, дешевым мылом и дерьмом. Он поднял крышку металлического унитаза и бросил туда клочки бумаги. Самолет кинуло вниз и встряхнуло. Зажегся предупреждающий сигнал: «ВНИМАНИЕ! ВЕРНИТЕСЬ НА СВОЕ МЕСТО!» От качки его замутило. Не так ли чувствовал себя Лютер перед посадкой в Берлине? Металл был на ощупь холодный и влажный. Он нажал на педаль, и его записки исчезли в воронке голубой воды.

В туалетах «Люфтганзы» не было полотенец, их заменяли влажные бумажные салфетки, пропитанные какой-то тошнотворной жидкостью. Март протер лицо, чувствуя сквозь скользкий материал, как оно пылает. Снова встряска, словно удар глубинной бомбы. Они стремительно снижались. Он прижался пылающим лбом к холодному зеркалу. Ниже, ниже, ниже…

Шарли уже проснулась и с усилием расчесывала свои густые волосы.

– А я уж было подумала, что ты выпрыгнул.

– Верно, такая мысль приходила мне в голову. – Он пристегнулся к креслу. – Но ты, может быть, станешь моим спасением.

– Тебя так приятно слушать.

– Я сказал «может быть». – Март взял ее за руку. – Послушай, ты твердо уверена?.. Штукарт действительно сказал тебе, что приезжал записать номер телефона напротив твоего дома именно в четверг?

Она на мгновение задумалась.

– Да, уверена. Помню, я ещё подумала: этот человек не шутит, он готовился к этому шагу заранее.

– Вот и я так думаю. Вопрос в том, действовал ли Штукарт сам по себе, пытаясь найти возможность бегства только для себя, или же звонил тебе, обсудив план действий с другими?

– Это имеет значение?

– Большое. Подумай. Если он обговорил это с ними в пятницу, то это значит, что Лютеру известно, кто ты такая и как тебя найти.

Шарлет от неожиданности отдернула руку.

– Но это же было бы безумием. Он ни за что мне не доверится.

– Ты права, это безумие. – Они провалились через один слой облаков, под ними виднелся другой. Сквозь него проглядывал, словно верхушка шлема, купол Большого зала. – Но представь, что Лютер ещё жив. Куда ему деваться? Аэропорт под наблюдением. Как и порты, вокзалы, граница. Он не рискнет явиться прямо в американское посольство, особенно в связи с предстоящим визитом Кеннеди. Не может прийти к себе домой. Как он поступит?

– Попытается связаться со мной? Я не верю в это. Он мог бы позвонить мне во вторник или среду. Или в четверг утром. Зачем ему ждать?

Но в её голосе чувствовались нотки сомнения. Он подумал: ты не хочешь этому верить. Решила, что ты очень умная, когда охотилась за материалом в Цюрихе, а все это время материал, возможно, сам искал тебя здесь, в Берлине.

Она отвернулась от него, глядя в окно.

Марш внезапно почувствовал, что из него словно выпустили воздух. Ведь, по правде говоря, несмотря на все, он её практически не знал. Он сказал:

– Лютер медлил потому, что пытался найти что-нибудь получше, понадежнее. Кто знает? Может быть, и нашел.

Она не ответила.

Самолет приземлился в Берлине почти в два часа. Моросил мелкий дождь. Когда «юнкерс» развернулся в конце посадочной полосы, влага мелкими каплями разбежалась по стеклу. Над зданием аэровокзала проглядывали очертания свастики.

У стойки паспортного контроля образовались две очереди: одна из немцев и граждан Европейского сообщества, другая – для остального мира.

– Здесь мы разойдемся, – объявил Марш. С большим трудом он уговорил Шарли позволить ему поднести её чемодан. – Что собираешься делать?

– Поеду домой и, думаю, буду ждать телефонного звонка. А ты?

– Видимо, устрою себе урок истории. – Она непонимающе поглядела на него. Он сказал: – Позвоню тебе позже.

– Обязательно позвони.

Вернулись остатки былого недоверия. Он видел его в глазах Шарли, чувствовал, как она пытается найти что-то подобное в его глазах. Ему захотелось сказать что-нибудь, успокоить её.

– Не беспокойся. Договор остается в силе.

Она кивнула. Неловкое молчание. Потом девушка внезапно поднялась на цыпочки и прижалась щекой к его щеке. Прежде чем он подумал, как ответить, она исчезла.

Очередь возвращавшихся немцев, шаркая ногами, в молчании по одному втягивалась в рейх. Марш, заложив руки за спину, терпеливо ждал, пока его паспорт подвергался тщательной проверке. В эти последние дни накануне дня рождения фюрера проверки на границе всегда были более строгими, а пограничники – более нервными.

Глаз пограничника из-под козырька фуражки не было видно.

– У господина штурмбаннфюрера в запасе три часа. – Он перечеркнул визу жирной черной чертой, нацарапал на ней «погашена» и вернул паспорт. – Добро пожаловать домой.

В полном народу таможенном зале Марш искал глазами Шарли, но так и не увидел. А вдруг ей отказали в возвращении в страну? Он почти надеялся, что так оно и есть: это безопаснее для нее.

Пограничники открывали каждый чемодан. Никогда ещё он не был свидетелем такого строгого контроля. Царил настоящий хаос. Пассажиры, словно на восточном базаре, толкались и ссорились в окружении рассыпанной кругом одежды. Он стал ждать своей очереди.

Был уже четвертый час, когда Март добрался до камеры хранения оставленного багажа и забрал свою сумку. В туалете он снова переоделся в форму. Проверив «люгер», сунул его в кобуру. Выходя, оглядел себя в зеркале. Знакомая фигура в черном.

Добро пожаловать домой.

3

Когда светило солнце, в партии называли это «фюрер-погода». Для дождя имени не было.

Тем не менее, независимо от того, моросит ли дождь или нет, было предписано после полудня начинать трехдневные праздничные торжества. Поэтому с упрямой национал-социалистской решимостью люди принялись за празднование.

Марш в такси двигался к югу, пересекая Веддинг. Это был рабочий Берлин, оплот коммунистов в двадцатые годы. Фабричные гудки по случаю праздника раздались на час раньше обычного. На улицах уже было полно вымокшей гуляющей публики. Ответственные за квартал постарались. На каждом втором или третьем доме – флаг, в большинстве своем со свастикой. Изредка попадались лозунги, натянутые между железными балконами похожих на крепости многоквартирных домов: «РАБОЧИЕ БЕРЛИНА ПРИВЕТСТВУЮТ ФЮРЕРА ПО СЛУЧАЮ ЕГО 75-ЛЕТИЯ!», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЛАВНАЯ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАШ РУКОВОДИТЕЛЬ, И ПЕРВЫЙ ТОВАРИЩ АДОЛЬФ ГИТЛЕР!». В переулках буйство красок и гул барабанов и труб оркестров местных штурмовиков. А ведь сегодня только пятница. Интересно, что намечают власти Веддинга на сам праздничный день, подумал Марш.