Читать книгу "В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев"

сказать «здорово братцы» гораздо проще…

Генерал Столица, однако, не удовольствовался тем, чтобы поздороваться, но еще начал ругать полк и говорить обычные истасканные фразы, что полк «не поддержал славы» и т.п. Мне стоило больших усилий, чтобы не прорваться перед строем и дать надлежащий отпор в ответ на выслушанные пошлости. Когда полк был отпущен на бивак, я все же потребовал от генерала Столицы объяснений – от каких корреспондентов он знает про поведение Псковского полка в бою…

Не успел полк составить ружья, как надо было снова выстраиваться: приехал командир 5‑го Сибирского корпуса генерал-лейтенант Дембовский, который тоже пожелал поздороваться с людьми. Отпустили, слава богу, на бивак.

Люди отыскали где-то лужу с грязной водой в расстоянии около одной версты от бивака и начали кипятить котелки, у кого таковые сохранились, чтобы успокоить желудок хоть горячей водой; тем более что в сыром виде ее и пить немыслимо было. Пришлось, однако, бросить заботы о желудке и сейчас же по тревоге собирать людей, потому что приказано было немедленно снова построиться для встречи командующего армией…

Подъехал генерал-адъютант Куропаткин в сопровождении огромной свиты, которая казалась еще больше при многочисленном конвое. Подъехал к полку, и тоже почему-то начал поносить нас… Я, да, вероятно, и многие офицеры полка, не могли отдать себе отчет, – что это происходит с нами. Ведь мы строевые бойцы, – никаких штабных распоряжений не знали. Совершенно не знали и не знаем, кто у них там напутал, и что именно, – нужно было нам обороняться или наступать. Мы знаем одно: когда войска бились насмерть, истекая кровью, никто из начальников не показывался. А теперь, когда бой кончился, появилось такое обилие начальства; и все ругаются; варварски ругают остатки мучеников, случайно пощаженных смертью… Однако за что? Разве мы отдали какую-нибудь вверенную нам позицию? Разве мы не умирали вчера длинный-длинный день? Разве мы не дошли до какого-нибудь указанного нам пункта атаки? Чего от нас хотят, за что ругают?

– А вы, – обращаясь ко мне, прибавил генерал-адъютант Куропаткин, – вы должны были умереть вчера, должны были быть убиты…

Пожалуй, может быть действительно в том моя великая вина, что я жив…

Но ведь и смерть – большая капризница. Мало ли она вчера заигрывала мною! Чем же я виноват, что она поиграла да бросила до другого раза. Неужели мне учинить над собою харакири? Ведь для России, для армии-то нашей, моя смерть безразлична…

Кончил генерал-адъютант Куропаткин свою ругань, отпустил полк. Меня окружили офицеры, крайне взволнованные жестокими словами командующего армией: «Что мы сделали, господин полковник? В чем наша вина?…» Но ведь меня также мучает тот же вопрос; что я им мог сказать? «Нам, господа, нужно было умереть вчера, и мы были бы правы – «бо мертвые срама не имут…» На всех лицах офицеров и нижних чинов видно было крайнее смущение. Нам больно было смотреть в глаза друг другу.

Через несколько минут меня потребовали к генерал-адъютанту Куропаткину, и он начал меня расспрашивать об обстоятельствах боя в значительно смягченном тоне. Я доложил, что мог, и затем прибавил, что полк крайне смущен незаслуженным приговором.

– Ну, успокойте людей. Ведь с вашим полком я поздоровался, в отличие от этих полков, – утешил меня генерал-адъютант Куропаткин, указывая на расположенные недалеко от нас Инсарский и Бузулукский полки.

По-видимому, командующий армией почувствовал свою несправедливость к Псковскому полку, после того как сорвались горячие фразы с накипевшего сердца. Я утешил нижних чинов словами, сказанными мне генерал-адъютантом Куропаткиным, хотя и не в присутствии всего полка. И все мы, кажется, всем сердцем искренно простили любимого командующего армией, стараясь постигнуть великую драму, которую он должен переживать душой в эту минуту, испытывая новую неудачу, после того как все надежды возлагались на Ляоянские укрепления.

А генерал-адъютанта Куропаткина долго и упорно любила армия, – любила и верила не менее упорно, не переставая верить даже после Мукденской катастрофы.

А когда любишь – так легко простить…

Через час меня опять потребовали к генерал-адъютанту Куропаткину, который стоял на полотне железной дороги недалеко от разъезда № 8.

– Вы уясняете себе приблизительно обстановку?

– В общих чертах, кажется, да.

– В таком случае отправьтесь сейчас с вашим полком и полубатареей 3‑й бригады в Тумынзы. Задача ваша держать связь между V Сибирским корпусом, который будет расположен на позиции левее вас, и I Сибирским корпусом, который будет находиться правее вас.

– Слушаю.

Очевидно, I и V корпуса вместе со связующим звеном, моим полком, должны изобразить собою заслон вдоль Мандаринской дороги, чтобы прикрыть фланговое движение нашей армии от Ляояна к Мукдену против армии Куроки со стороны Янтайских копей. Задача весьма важная и ответственная и не могла не преисполнить меня чувством глубокого удовлетворения после всего слышанного. Я в карьер понесся к полку, поделился с этим важным поручением и приказал сейчас же строиться. Я ждал кухни со станции Янтай через час-другой; но где же теперь ждать. Потерпим еще. Ясно, что нам доверяют. Необходимо и то иметь в виду, что японцы каждую минуту могли обрушиться из Янтайских копей на совершенно оголенный наш фронт.

Мы быстро собрались и двинулись в Тумынзы, куда прибыли около 2 часов дня, пройдя эти 8 верст в 2 часа.

2‑й батальон наш во время стоянки сегодня в сторожевом охранении собрал в гаоляне больше ста винтовок на том месте, где вчера была паника.

Расположились на биваке, обрекогносцировал местность, наметил позицию. Впереди в расстоянии 3—4 верст видны в бинокль около Янтайских копей передвижения японских войск: вправо и позади нас видны и кавалерийские разъезды, – по-видимому, казаки генерала Самсонова, который должен быть где-то около нас; но у меня, к сожалению, нет в распоряжении ни одного разъезда: фронт наш совершенно оголен, – только и есть впереди моя сторожевая цепь. Мало того, послал я охотничью команду направо и налево установить связь, для которой и пришли-то сюда; и оказывается, не с кем поддерживать связь: поздно ночью вернулись охотники с донесением, что пробродили не менее 7—8 верст вправо и влево от нашего фронта и – нигде никого нет; одни японцы перед нами в расстоянии 3—4 верст…

Все же, слава богу, оправились немного от пережитого накануне испытания. Пришли кухни, люди сытно поели, хорошо выспались, хотя лично я провел очень тревожную ночь, опасаясь за совершенно изолированное положение полка на виду перед превосходными силами противника. Положительно можно сказать, что грош цена японцам, если они не сумели использовать 21 августа одержанную накануне победу. Ведь тут был готовый завершенный Седан, – стоило лишь пустить сюда полк кавалерии и за ним