Читать книгу "Культурные истоки французской революции - Роже Шартье"

тяжбы, затеянные городскими ремесленниками против хозяев, вспомним общие идеи, которые были изложены в судебных записках, одновременно апеллирующих к общественному мнению и создающих его.

Самым ярким проявлением этого влияния юриспруденции в конце Старого порядка являются первичные собрания для избрания депутатов в Генеральные Штаты и способы составления наказов{283}. Главную роль там играет одна и та же социальная группа: королевские чиновники и доверенные лица сеньоров, а также правоведы: адвокаты, нотариусы, прокуроры. Прежде всего, как правило, именно они председательствуют на собраниях сельских общин: статья 25 закона о выборах от 24 января 1789 года гласит, что всякое первичное собрание должно проходить под председательством местного судьи, а если такового нет, то под председательством должностного лица, имеющего право удостоверять юридические акты. Бывает, что общины отступают от этого правила и назначают своего синдика или уполномоченного, но обычно закон о выборах соблюдается и собрание проходит под руководством доверенного лица сеньора или блюстителя закона. Часто ему приходится приезжать для этого из города, потому что должности сеньорального судьи, налогового прокурора или бальи нередко занимают городские адвокаты или нотариусы. Председатель имеет возможность оказывать давление на выработку наказов первичными собраниями, тем более что во многих случаях один и тот же чиновник председательствует в нескольких местах подведомственного ему сеньорального округа. Поэтому в изложении жалоб важную роль играют некоторые «сельские интеллектуалы» (как называет их Жорж Лефевр), а в распространении сборников наказов, предлагаемых в качестве образца, — председатели собраний, правоведы и блюстители закона.

Засилье законоведов в собраниях бальяжей приводит к тому, что им принадлежит решающий голос на выборах. Сельские общины часто выбирают их своими представителями в собрание третьего сословия: в бальяже Труа судейские чиновники, блюстители закона и люди свободных профессий составляют 7% от всех жителей, присутствовавших на первичных собраниях, доля же их среди сельских депутатов составляет 28%; в Драгиньянском округе, находящемся в ведении сенешаля, чиновники, блюстители закона и люди свободных профессий составляют 4% населения, а среди сельских депутатов их доля 45%. На собрании бальяжа эти сельские депутаты встречаются с городскими депутатами, многие из которых принадлежат к тому же кругу: 40% городских депутатов в Руане, 42% в Труа, 67% в Нанси — судейские чиновники, блюстители закона и люди свободных профессий.

Так что нет ничего удивительного в том, что комиссии, которым поручено составлять наказы первичных бальяжей, находятся под контролем судейских чиновников: в Орлеане к ним принадлежат 12 редакторов из 20, в Труа — 15 из 24, в Драгиньяне — 13 из 14. Судейские чиновники преобладают и в комиссиях, которым поручено редактировать наказы больших бальяжей, образованных путем объединения первичного бальяжа со вторичными. В Орлеане 11 членов комиссии из 16 — судейские чиновники или адвокаты; в Труа из 10 членов комиссии 3 — чиновники сеньорального суда, 2 — адвокаты, 4 — мэры или городские советники. Кроме того, наказы бальяжа часто повторяют наказы его главного города, изложенные комиссией, где судейские чиновники и правоведы составляли либо большинство (так было в Орлеане, Тулузе и Безансоне), либо половину, наравне с купцами (так было в Руане и в Труа).

Мы хорошо видим, что юристы крепко держали в руках выборы на всех уровнях. Их засилье отразилось и на результатах выборов: среди 648 депутатов Генеральных Штатов от третьего сословия 151 адвокат (т.е. 23% от общего числа) и 218 судейских чиновников (т.е. 34%), к ним следует прибавить 14 нотариусов и 33 городских советника{284}. В общем и целом почти две трети будущих членов Учредительного Собрания принадлежит к этим кругам, сильнее всего повлиявшим на процедуру выборов и на составление наказов.

Наказы отмечены печатью юридической и административной культуры. Во-первых, она заметна в самой их форме: наказы первичных собраний по большей части перечислены по пунктам, реже — разбиты на рубрики. Возьмем, к примеру первичный бальяж Монбризона. В 60% сборников наказы упорядочены. Но упорядочение их в основном сводится к простой нумерации, причем в самой примитивной форме [первое, или primo, и дальше — 2, 3 и так далее), иногда на перечислении делается упор (первый наказ, второй наказ, третий наказ и т.д.); в меньшей части сборников наказы изложены по пунктам, причем каждый пункт чаще всего обозначен в сокращенной форме (п. 1-й, п. 2-й, п. 3-й). Такой способ оформления мы встречаем в 150 сборниках жалоб из 154 в первичном бальяже Руана и в 116 сборниках из 133 в первичном бальяже Семюр-ан-Оксуа. Сборники наказов, составленные по другому принципу, разделяются на два совершенно разных типа: в одних наказы крестьян воспроизведены почти дословно — так, как те их высказывали, без сокращений и без разделения на главное и второстепенное; в других, составленных местными интеллектуалами, торжествует реформаторская риторика, а перечисление по пунктам отходит на второй план.

Привычка излагать по пунктам имеет два источника. Первый — нотариальный: составление перечней и описей имущества, а также оформление завещаний. Второй — канцелярский: положения эдиктов и королевских указов, а в XVIII веке еще и возросшее число опросов и разного рода подсчетов и переписей. Сравнение формальной стороны наказов 1614-го и 1789 годов ясно свидетельствует о том, что за разделяющие их полтора столетия распространилась аналитическая, классифицирующая, упорядочивающая манера изложения. Наказы 1614 года, даже в тех случаях, когда они разбиты на абзацы, лишены стройности, и жалобы в них плохо оформлены, во всяком случае, не пронумерованы, меж тем как нумерация делает текст нагляднее и облегчает чтение большей части наказов 1789 года. Этот сдвиг позволяет увидеть, как сильно изменилась манера мыслить и излагать, как велико влияние юридического и канцелярского стиля на тех, кто записывает наказы во время созыва Генеральных Штатов.

В словаре наказов также заметно влияние языка судейских чиновников. Лексика просветителей в них встречается редко. При изучении восьми сборников наказов бальяжа Семюр-ан-Оксуа слово «образование», так же как и слово «разум», встречается только восемь раз, слова «роскошь» и «предрассудок» — трижды, «воспитание» — дважды, «просветители», «счастье» и «прогресс» — всего единожды{285}. В Реймсе в трех сборниках наказов ремесленных общин слово «просветители» встречается семь раз (в сборнике зеркальных дел мастеров и ковровщиков), слово «счастье» — только пять раз, «образование» — четыре раза, «человечество» — два раза, а «прогресс» — ни разу{286}. Кроме того, некоторые слова, кажущиеся новыми, употреблены, как правило, в том значении, в каком их употребляли раньше: таковы «конституция» и «свобода». Отсюда следует недвусмысленный вывод: «Язык просветителей, в последние тридцать лет находившийся в процессе становления, не вошел в широкое употребление и не достиг круга