Читать книгу "Сны Эйлиса. Книга I - Мария Токарева"

***

В ту ночь чародейка проснулась до рассвета, безразлично обернувшись на довольно растянувшегося вдоль смятых простыней Нармо. Обнаженное мускулистое тело не вызывало в тот момент никаких приятных ассоциаций, хотя еще пару часов назад…

«Проклятая спящая туша, тебе-то хорошо, у тебя-то простые мыслишки», – только и подумала раздраженно Илэни, сжимаясь нервной пружиной, птицей с обугленными крыльями. Она вцепилась длинными ногтями правой руки в левое предплечье, раздирая его до крови, оставляя на коже длинные полосы, потом глубоко вздохнула и остановилась.

Хорошо, что Нармо никогда не видел ее приступов самоуничтожения, ненависти к себе. Проклятая, чудовище! Чародейка сжала кулаки, подавив непрошеные слезы. Не подобает холодному воплощению зла показывать хоть какие-то эмоции, ведь она – вампир, мертвец, вот даже клыки скрывались за податливыми мягкими губами.

Чем уничтожать себя, как рассудила она однажды, лучше причинять боль другим. И ей понравилось, она помнила, каким сладким экстазом отозвались мучения загнанного кролика, отраженные в глазах глупой пленницы. Той, которая без особых талантов украла беспощадное сердце Раджеда, что когда-то не удалось Илэни.

Женщина вновь вцепилась ногтями в свою руку, потом сдавила шею, где остались теперь следы уже не от магии, а от поцелуев Нармо. Задушить себя, ведьму! Вот прямо так, прямо здесь прекратить эти нескончаемые мучения, которые длились уже триста семьдесят лет. Впрочем, нет, мучения начались, когда ей минуло двадцать.

Именно в этом возрасте раскрывалась истинная сила камня, именно тогда все узрели, что дочь знатного древнего рода несет на себе печать магии дымчатых топазов. Издревле в Эйлисе это колдовство считалось запретным, как и во многих мирах, где на смерть и все связанное с мертвецами накладывается определенное табу. С тех пор Илэни не ведала наверняка, какому миру принадлежит: она постоянно, каждый миг, слышала едва уловимый шепот мертвецов.

Они звали из зазеркалья, из-под земли, они носились тенями по воздуху. И никто больше не догадывался, как жутко постоянно находиться в этом нескончаемом диалоге с теми, кто уже давно покинул пределы своей земной оболочки. Чародейка и сама не понимала, что слышит… Говор неупокоенных душ? Отзвуки воспоминаний, застрявшие среди нитей магии, когда кто-то умирал? Сначала она сама содрогалась от открывшейся силы, считала себя проклятой, ведь сознавала не хуже остальных запретность собственных способностей. Но дымчатые топазы звали ее, напевали свои шипящие песни, которые больше никто не слышал. И она научилась тревожить покой давно замерших под толщей земли; людей не трогала, тренировалась на древних ящерах, которые накануне безуспешно стремились пожрать янтарного льора.

«Их можно использовать и во благо! Для защиты льората», – давным-давно пыталась убедить хрупкая девушка. Илэни пренебрежительно скривилась, пеняя на свою прошлую беспечность и наивность. Может, это и привело ее в Малую Башню, ее умение сострадать и пытаться что-то решить миром.

В те времена самым сильным льором был правитель Аруга Иотил, уже немолодой, но полный сил. Он все решал на Восточном Материке, он диктовал другим свои условия. А если кто-то не соглашался, как Жемчужные льоры, их сметали с лица земли, разрушая башни. Силы иолитов хватало на многое, разве только ни единый камень не умел разбудить милосердия. Ко всем просьбам племянницы сжалиться над ней самодержавный льор остался глух навеки.

«Мама! Мама! Мама, мне страшно!» – этот крик разрывал собственные сны, как и в эту ночь, заставляя раздирать руки, царапать лицо, чтобы заглушить воспоминания и какие-то светлые чувства, что истлели под плотным покровом пепла.

– Мама… – беззвучно шевельнулись губы, и Илэни подавилась нервным кашлем, сгибаясь пополам. Нармо сонно пошевелился, но больше не реагировал, видимо, не уловил никакой опасности, не придал значения. Практичный, как рыщущий дикий пес. Никакой поддержки, никакого умения сопереживать, как и у всех них, оставшихся. Им в наследство только замерли бесконечной роскошью башни.

Илэни сидела, обхватив себя руками, неподвижно глядя в пустоту, на все эти многочисленные мертвенные предметы, которые ничего для нее не значили. Снова этот сон, где ее уводили прочь из дома по бесконечной лестнице в темноту.

В тот день умерла ее мать, которая защищала свое дитя, даже когда узнала, что у дочери опасный дар. Она пыталась доказать всему Эйлису, что дымчатые топазы не так страшны, как о них рассказывают. Но история показывала, что льоры, отмеченные милостью этого камня, со временем превращались в самых темных колдунов, самых жестоких, переходя границы миров, преступая запрещенные тайны жизни и смерти.

Поговаривали, что этот дар убивает и всех близких чародея. Никто не ведал, отчего умерла достопочтенная королева, поэтому всю вину свалили на ее «дефективную» дочь. Тогда уже началась «чума окаменения», и испуганные льоры, родственники Илэни, обвинили ее и в этом преступлении. Чародейка знала наверняка, что топазы не умеют превращать никого в камень. В тот день девушка оказалась всецело во власти непреклонного дяди, Аруги Иотила.

«Убить ее! Это она наслала чуму, она и нас обратит в камень!» – скандировали приближенные Аруги, достопочтенные альфоде – вельможи Эйлиса, которых уже не осталось, они все обратились в изваяния пустой породы. А в те времена юная Илэни, раздавленная горем утраты, стояла в кандалах, сдавливающих магию, на жестоком судилище. Ее черные волосы спутанными клоками лежали на опущенных сутулых плечах, дорогое сизое платье изорвали, когда ее тащили в темницу. Ей даже не позволили попрощаться с умершей королевой, с самым близким человеком, который отрицал, что только самоцвет определяет дальнейшее существование.

Отца Илэни почти не помнила, его убили Жемчужные льоры, поэтому о них с матерью заботился брат отца, дядя Аруга Иотил. Они ощущали себя во многом обязанными суровому правителю, чьи владения расстилались от Ледяного до Жемчужного моря, старались не перечить ему.

Но в тот день суда Илэни всем сердцем возненавидела его и поклялась отомстить любой ценой, подчинить свою силу, даже если пришлось бы превратиться в настоящего монстра.

Ей причинили слишком много боли, с тех пор она решила, что лучше наносить удары первой, а вид чужих страданий заглушал ее собственные. Не важно, ценой скольких искалеченных жизней. Может быть, она сошла с ума в заточении, может, прозрела, впитав всю жестокую несправедливость этого мира.

Единственный, кто попытался выступить в защиту топазовой чародейки на том суде, оказался малахитовый льор Сарнибу Тилхама. Он всегда был добр к ней, не отрекся, даже когда все узнали о ее темном даре. Он тоже считал, что не самоцвет определяет человека. Но в тот день его голос утонул в галдеже вельмож, его оттеснили и о нем забыли. Его магии, настроенной больше на защиту, не хватило, чтобы пойти против таких агрессивных мастодонтов, как Аруга. И он больше ничего не сделал, за что Илэни прониклась к нему презрением, посчитав трусом. Впрочем, только за эту попытку милосердия чародейка до сих пор не вторгалась в его льорат. Пока он не нарушил их с Нармо план. Теперь-то любые проявления благодарности затопил гнев, отчего Илэни снова яростно вцепилась ногтями в предплечье.