Читать книгу "Бруклинские глупости - Пол Остер"

– Натан, не думай, что я не оценила твое предложение. Ты – подарок мне за многие годы, а теперь еще такое. Я этого не забуду, ангел мой. Не каждый день твою старушку зовут замуж. У меня нет слов. Узнать, что я тебе настолько небезразлична… даже дух захватывает.

Эти слезы тронули меня. Они означали, что между нами существует прочная связь и что она не скоро оборвется. Но, признаюсь, одновременно я испытал облегчение. Я сделал широкий жест при серьезных колебаниях, а она уже достаточно хорошо меня знала, чтобы понять: муж из меня никудышный и жениться нам ни к чему. Так что, как говорится, все к лучшему в этом лучшем из миров. Кажется, впервые в жизни я не только получил сладкий пирог, но мне еще и позволили его съесть.

* * *

Джойс высушила свои слезы, и вскоре Аврора с Люси переехали в ее дом. Это было разумное решение, сама логика диктовала, что мать и дочь должны жить вместе, но не стоит забывать о том, как нелегко было Тому и Хани расстаться со своей юной воспитанницей. За несколько месяцев их трио превратилось в спаянную маленькую семью. Я испытал похожие болезненные чувства, когда летом отдал им Люси, а ведь она прожила со мной всего несколько недель, а с ними – пять с половиной месяцев. Словом, мне было их искренне жаль, при том что возвращению Авроры мы все не могли не радоваться.

– Люси должна жить с матерью, – философски внушал я Тому. – Но какая-то ее часть останется с нами. Она успела стать нашим общим ребенком, и этого уже не отменишь.

Недолгий период родительских забот навел Тома с Хани на мысль о собственных детях. До поры до времени их головы были заняты текущими делами – продажей дома Гарри, поисками собственной квартиры, устройством на работу в одной из окрестных школ, – но как только с этим было покончено, Хани выбросила за ненадобностью свою спиральку, и они всерьез взялись за дело под покровом ночи. В марте 2001 года они переехали в кооперативный дом на Третьей улице между 6-й и 7-й авеню – в просторную светлую квартиру на четвертом этаже, с большой гостиной, скромной столовой и кухней, с узкой прихожей, соединявшей три маленькие спальни, в одной из которых Том устроил свой кабинет. К этому времени «Чердак Брайтмана» приказал долго жить. В качестве одного из условий сделки покупатель назвал полное освобождение помещений, и Тому пришлось изрядно попотеть, чтобы ликвидировать книжные запасы. Романы в бумажной обложке уходили за пять-десять центов, в твердой обложке – по три книги за доллар, а все, что не было продано до первого февраля, разошлось бесплатно по больницам, библиотекам и благотворительным организациям. Я помогал ему в этом непростом деле. Приятно было выручить за редкие издания приличные деньги (хотя Том согласился на смехотворные цены, чтобы вся коллекция оказалась в одних руках – у некоего дилера из Массачусетса), и все же уничтожение бывшей империи Гарри оставило горький осадок, особенно когда я узнал о планах нового домовладельца. Первый этаж облюбовали дамские туфли и сумочки, а верхние три этажа были переоборудованы в дорогие кооперативные квартиры. Недвижимость – это главная религия Нью-Йорка, а имя бога в строгом полосатом костюме – мистер Доллар. Одно утешало: Том и Руфус больше не будут нуждаться в деньгах. В который уж раз после смерти Гарри мне вспомнился «нырок чудо-лебедя в вечность»…

В начале июня Хани объявила, что она беременна. Том обнял ее и, обратившись ко мне через стол, спросил, не соглашусь ли я быть крестным отцом будущего ребенка.

– Ты – наш первый и единственный кандидат, Натан. Ты сделал больше, чем мог потребовать от тебя долг. Ты проявил невиданную отвагу в разгар сражения. Ты вынес, рискуя жизнью, раненого товарища с поля битвы под шквальным огнем противника. Ты помог товарищу подняться на ноги и вступить в брачный союз. За проявленные мужество и героизм, а также в интересах еще не рожденного малыша ты представлен к очередному званию. Отныне и впредь ты будешь величаться не дядей, но крестным отцом. Готов ли ты возложить на себя это тяжелое бремя? С замиранием сердца, о доблестный рыцарь, мы ждем твоего ответа.

Ответом ему стало «да», встреченное шумными криками, воспроизвести которые я не берусь. Помню только, что, когда я произносил за них тост, глаза у меня были на мокром месте.

Спустя три дня моя дочь Рэйчел и ее муж Терренс приехали ко мне из Нью-Джерси на воскресенье. Для бранча Джойс сделала паштет из копченого лосося. Когда мы вчетвером уселись во дворе за домом и принялись уминать булочки с паштетом, я обратил внимание на то, что моя дочь впервые за последние месяцы замечательно выглядит и вообще производит впечатление счастливого человека. Случившийся у нее осенью выкидыш она пережила болезненно и все это время никак не могла прийти в себя. Чтобы спрятать свое разочарование, она больше обычного вкалывала на работе, готовила мужу изысканные блюда, словно пытаясь доказать, что она достойная жена, хотя и не сумела родить ему ребенка, – короче, изнуряла себя как только можно. Но в тот день я увидел прежний блеск в ее глазах, и при том, что обычно в компании Рэйчел держится в тени, на сей раз она в разговорчивости никому не уступала. В какой-то момент Терренс, извинившись, отлучился, Джойс пошла на кухню, чтобы еще раз поставить кофейник, и мы с Рэйчел остались одни. Я поцеловал ее в щеку и сказал, что она отлично выглядит, в ответ она приникла к моему плечу и неожиданно призналась:

– Ты знаешь, папа, я беременна. Сегодня утром сделала тест, и он оказался положительным. Так что у меня в животе ребеночек, и на этот раз он родится в срок, я тебе обещаю. Через семь месяцев ты станешь дедушкой, даже если мне придется все это время пролежать пластом.

Второй раз за какие-то три дня я готов был прослезиться.

* * *

Вокруг меня множились беременные женщины, и сам я стал похожим на тетеху, готовую пустить слезу умиления при одном упоминании о младенце, не способную шагу ступить без того, чтобы не промокнуть глаза салфеткой. Возможно, в этом отчасти была повинна атмосфера дома на Кэрролл-стрит, где я проводил львиную долю времени. После того как мужа Нэнси сменили новые жильцы, он превратился в настоящее бабье царство. Единственной особью мужского пола здесь был Сэм, трехлетний сын Нэнси, но так как он только недавно начал говорить, его влияние на жизнь этого дома было практически равно нулю. Заправляли же всем три поколения женщин: старшее – Джойс, среднее – Нэнси и Аврора, младшее – десятилетняя Люси и пятилетняя Девон. Перешагнув порог, ты оказывался на выставке дамских аксессуаров – лифчики и трусики, фены и тампоны, косметика и губная помада, куклы и прыгалки, ночнушки и заколки, щипцы для завивки, кремы для лица и несметное количество обуви. Это было все равно что попасть в чужую страну, но я любил всех ее жителей и потому чувствовал себя здесь своим.

За те месяцы, что прошли после бегства Авроры из Северной Каролины, в доме Джойс произошло много любопытного. Поскольку дверь этого дома всегда была для меня открыта, я имел возможность наблюдать за этими маленькими драмами воочию, что я и делал, не переставая удивляться. Например, поведение Люси предсказать было невозможно. Пока она жила вместе с Томом и Хани, я каждую минуту ждал неприятностей. Во-первых, она сама обещала, что будет самой плохой, самой непослушной, самой несносной девочкой на свете, а во-вторых, мне казалось, что, брошенная матерью на произвол судьбы, она должна озлобиться и ожесточиться. Ничего подобного! Она расцвела на глазах, а ее адаптация к новым условиям шла семимильными шагами. За каких-то полгода ее южный акцент совсем исчез, она вымахала чуть ли не на десять сантиметров, а в своем классе числилась среди лучших учеников. Только ночью, вспомнив о маме, она иной раз могла поплакать в подушку. И вот ее мама к ней вернулась. Казалось бы, живи и радуйся, Бог услышал твои молитвы… но нет. После недолгого восторга по случаю воссоединения Люси стала проявлять недовольство и враждебность, и буквально за месяц наша умница, такая жизнерадостная и бойкая на язык, превратилась в несносное существо. Она хлопала дверьми, любую просьбу матери встречала в штыки, оглашала дом воинственными криками, ворчала, возмущалась, рыдала. Слова «дура», «заткнись» и «не лезь не в свое дело» выскакивали из нее поминутно. Интересно, что со всеми остальными Люси вела себя по-прежнему, только матери от нее доставалось, и чем дальше, тем больше.