Читать книгу "Погружение в отражение - Мария Воронова"

Ирина дошла до садика. Перейдя на работу в городской суд, она стала больше времени тратить на дорогу и забирала ребенка одной из последних мамаш. Сегодня она совсем задержалась, и воспитательница с недовольным лицом стояла во дворе, наблюдая, как Егорка вместе с девочкой, чья мама работала хирургом, в тоскливой безнадежности раз за разом скатываются с горки.

Ирина подхватила сына и изо всех сил прижала к себе.

По дороге домой Егор молчал, он любил иногда по пути поразмыслить, и Ирина тоже погрузилась в задумчивость.

Когда сотрудник начинает вдруг проявлять феерическую активность, вскрывать недостатки и взывать к справедливости, обычно за этими поисками смыслов скрывается один из двух мотивов. Первый: человек сошел с ума, либо второй: таким образом он сводит счеты с другим сотрудником. Например, другого повысили, а его нет, а человек считает, что должно быть наоборот, вот и старается, придирается к любой мелочи, а если враг работает безупречно, то его и подставить не грех, ибо нечего прикидываться самым умным.

Да, так бывает чаще всего. С другой стороны, чего не сделает советский человек по негласному приказу свыше, когда ему скажут волшебные слова «есть мнение» и «так надо»!

Из осторожных намеков Федора можно понять, что идея отправить лодку в поход родилась в умах высокого командования внезапно, а по плану лодка должна была еще мирно стоять в доке и ремонтироваться.

Но перед нападением враги не спросят, все ли у нас готово, поэтому отработать экстренную подготовку к выходу в море действительно необходимо. Командование дает отмашку, руководство НПО чует приятный аромат государственных наград за оперативное реагирование и перевыполнение плана и принимает решение выпустить лодку с недоделками, на вечное авось. Логика такая, что подводники захотят жить – справятся с любой проблемой. Всегда ведь справлялись, и сейчас все у них получится. Рядовые инженеры, возможно, пытались что-то вякнуть и возразить, но заклинания «наверху есть мнение», «решение принято в таких сферах» в сочетании с воздетыми к небу глазами и многозначительно поднятым пальцем обладают страшной силой. После них язык наглухо присыхает к зубам.

Предстоящий поход был приурочен к Дню ВЛКСМ, поэтому ничего удивительного, что Еремеев, как главный комсомолец объединения, активно участвовал в процессе и инженеры в кулуарах жаловались ему, что лодка к походу не готова. Он оказался единственным, кто осмелился бороться, имея боевой опыт, он знал, что в экстремальных условиях любая мелочь может погубить или спасти жизнь.

А может, руководящая грядка как-то насолила Алексею Ильичу, вот он и решил выжать из их промахов все, что возможно, как минимум зафиксировать их, чтобы в случае трагедии функционеры не открестились.

Одного только не учел – что прежде сам попадет под суд.

Ирина вспомнила, как давали показания директор НПО и секретарь парторганизации. Если чисто житейски, на интуитивном уровне, то она скорее поверила бы Еремееву, чем этим двоим.

После ужина Егор ушел к себе в комнату читать про Карлсона – пухлый синий томик дала секретарь суда всего на неделю, так что приходилось торопиться, а Ирина села в прихожей возле телефона и открыла свою записную книжку. О том, что она занимает телефон в то самое время, когда может звонить Кирилл, Ирина думала с некоторым фатализмом: и очень хорошо. Пусть не дозвонится, обидится и найдет утешение в объятиях северной красавицы, а ей не придется выбирать между карьерой и мужем.

Она набрала номер Наташи. В трубке отчетливо было слышно, как гулит Наташин ребенок, и вообще что-то прорывалось уютное, родное, настоящее. Они договорились, что Наташа через отца добудет телефон того психиатра, что свидетельствовал на процессе Кирилла, и даст ему Иринин номер. Если захочет, сам с ней свяжется, а нет, так и приставать нечего.

Телефон ожил минут через десять.

– Вы меня искали, Ирина Андреевна? – раздался в трубке раскатистый лекторский голос.

– Да, да! У меня к вам немножко странный вопрос…

– О, странные вопросы – это буквально наш конек, так что я слушаю вас внимательнейшим образом!

– Помните, вы давали показания на моем процессе…

– Разумеется.

– Тогда вы сказали, что все патологические убийцы ничтожны, а мы сейчас судим молодого человека… – зачастила Ирина.

Когда она вкратце рассказала биографию Еремеева, в трубке надолго воцарилась пауза. Ирина тем временем проверила, закрыта ли дверь в комнату сына, и, опустившись на низкий пуфик, попыталась принять позу лотоса. Получилось. Почти.

– Мог или не мог, дорогая Ирина Андреевна, – это гадание на кофейной гуще, – наконец ожила трубка, – вы мне скажите, что совершил индивидуум, а я попробую объяснить вам почему. Ничего больше, пожалуйста, не требуйте от психиатрии, ибо в медицине на вопрос «а возможно ли?» ответ один: «да, возможно».

– Да? – кисло переспросила Ирина.

– К сожалению, так. Мне нужно наблюдать вашего подсудимого и внимательно изучить его медицинскую документацию, чтобы составить представление о состоянии его психики, определить его вменяемость, но ни при каких обстоятельствах я не скажу, что он не мог совершить преступление.

– И вы ничем мне не поможете?

– Если вы назначите повторную судебно-психиатрическую экспертизу, я прослежу за тем, чтобы участвовать в ней. Что еще? Тяжелая черепно-мозговая травма в анамнезе – признак, довольно характерный для маньяков. Плюс комбат-стресс.

– Простите, что?

– Стресс от участия в боевых действиях. Это состояние незаслуженно игнорируется отечественной психиатрией, а по-хорошему требует внимательнейшего изучения, особенно теперь, когда… Впрочем, сами знаете.

Ирина кивнула. Страна ввязалась в затяжной военный конфликт в Афганистане, кто знает, сколько он продлится. Сколько лет еще будут возвращаться домой солдаты с израненной душой и расшатанной психикой? Невозможно побывать на войне и остаться прежним, а здесь, в безопасной и мирной жизни, никто не хочет лечить душевные раны ребят. Или сами зарастут, или помирай себе на здоровье.

– Я бы очень хотел оказаться вам полезным, – продолжал психиатр, – но увы… Даже то мое утверждение, что маньяки ничтожны, которое вы сегодня вспомнили, сегодня не кажется мне таким верным, как представлялось тогда. При внимательном изучении этой разношерстной публики я убедился, что было наблюдение обывателя, а не научно обоснованный вывод.

– И все же вы с тем наблюдением нам очень помогли.

– Не скажу, что рад это слышать.

– Пожалуйста, дайте хоть что-нибудь.

– Могу предложить только умозрительные гипотезы, – собеседник тяжело вздохнул, – которые вам нисколько не помогут.

– Лучше, чем ничего.

– Разве что так. Как я уже сказал, тяжелая черепно-мозговая травма в анамнезе наблюдается у подавляющего большинства обследуемых…