Читать книгу "Я защищал Ленинград - Артем Драбкин"

- Пленным раненым немцам тоже довелось оказывать медицинскую помощь?

Неоднократно. В первый раз, ещё во время прорыва блокады, ко мне в санвзвод привели двух раненых немецких офицеров. Но я их так ненавидела, что отказалась оказывать им помощь. Сразу пришёл батальонный «особист» и сказал мне: «Вы же давали клятву Гиппократа!.. Вы же советский человек! Если не окажете помощь, пойдёте под трибунал!». Поражало вот что: когда приводили раненых немцев, то все они выглядели сытыми, все здоровенные, хорошо одетые, а у нас бойцы в рваных шинелях и обмотках. Эта разница сразу бросалась в глаза.

Сложней всего нам пришлось на Синявинских высотах. Тяжелейшие условия работы, кругом холмы и болота. Непрерывные артиллерийские и миномётные обстрелы, бомбёжки с воздуха.

Вытащить раненых с поля боя было иногда непосильной задачей. И так санитары-носильщики несли огромные потери, а на этих высотах батальонные санвзводы выбило из строя фактически полностью, до последнего человека. У нас была санитарка Наташа Савельева, так она за один бой вынесла на себе 30 раненых бойцов с оружием и была награждена орденом Боевого Красного Знамени.

Зимой 1944 года, под Гатчиной, меня ранило. Шёл немецкий миномётный обстрел, я только приняла двух первых раненых, как случилось прямое попадание мины в мою палатку. Санитара, стоявшего рядом, убило наповал осколком в голову.

Осколок в живот получил хирург Симонов, тяжёлое ранение получила санитарка Наташа. Медсестре Анечке, сироте (её родители погибли в Ленинграде в блокаду), осколками искромсало ногу, которую потом ампутировали. Мне достались осколки в кисть правой руки и в бедро, кровь забила фонтаном. Я ещё успела сделать несколько шагов до операционной палатки и потеряла сознание. Меня отправили в Ленинград в госпиталь № 1015. Правая кисть была разворочена, и два пальца на руке мне ампутировали. Я лежала в палате и думала, неужели останусь без правой руки?! Нет, пусть мне лучше голову отрежут... Другой осколок перебил мне бедренную кость. Пролежала я в этом госпитале 4 месяца. Здесь меня навестил майор Цибульский из нашего санбата и вручил мне орден Красной Звезды. Я спросила его: «За что?» - «До вас в шоковой палате выживаемость раненых была 10-15 %, при вас 50 %. Так что орден вы заслужили по праву»

Интервью и лит. обработка Г. Койфмана

Чодобаев Бакир Чодобаевич

Чодобаев Бакир Чодобаевич

Наконец в ноябре 42-го начали нас готовить к отъезду. Повели в баню, выходим, и нам вдруг выдают тёплое нижнее бельё, ватные брюки и куртку, полушубок, валенки, шапку-ушанку, и вплоть до вещмешка и перчаток всё абсолютно новое. Оделись, ходим и не узнаём друг друга... До этого ведь ходили в старом латаном-перелатаном обмундировании, а тут... Ну, в таком виде и на фронт не страшно.

В пути тогда в первый раз и попали под бомбёжку. Только самолёт появился, поезд останавливается, и мы бежим в лес. Он бомбит, не попадает, опять заходит, и так несколько раз. Высадились на станции Тихвин и сразу поняли, куда попали. Кругом всё изрыто воронками от бомб и снарядов, железнодорожные пути уничтожены начисто, везде валяются трупы, стоят подбитые наши и немецкие танки.

Пошли пешком в сторону передовой и оказались в составе заново формируемой 2-й ударной армии Волховского фронта, которым тогда командовал Мерецков. Но в полковой школе нас готовили как наводчиков и командиров расчётов 76-мм орудий, а тут я попал в состав батареи 120-мм миномётов 194-го миномётного полка. Вначале меня назначили связистом, и запомнился такой эпизод.

Ночью нас будят: «Связи нет! Придётся идти вам с Бабичем». На обрывы нас по одному не пускали, только по двое. Пошли с ним, аккуратно переползли через колючую проволоку, тут он на меня шипит: «Ты куда спешишь, дурак?! Вот воронка, давай в ней посидим вначале. Откуда ты знаешь, вдруг это немецкие разведчики перерезали провод и караулят нас?» Какое-то время подождали, вдруг с той стороны шум и стрельба. Мы поднялись и опять легли. Оказывается, с той стороны шли другие связисты, и они напоролись так на немецкую засаду. Начали стрелять и побежали оттуда. Они тоже побежали, а раненый немец остался лежать. Вот так мы чуть не вляпались.

Участвовали в прорыве блокады Ленинграда, погнали немцев, и когда части двух фронтов соединились, начался настоящий праздник. Солдаты обнимались, пили водку, и вот тогда, глядя на эту всеобщую радость, я понял, что мы обязательно победим...

Интервью А. Драбкина

Лит. обработка Н. Чобану

Байкалова (Панковец) Вилена Андреевна

Байкалова (Панковец) Вилена Андреевна

Самое сильное впечатление о войне - это Невская Дубровка. Мы называли её Малая земля, Брежнев украл название. Там я была часа два.

Нас из Ленинграда послали в машине за ранеными, это был конец 1942-го или начало 1943-го. Ехали на пятитонке, и около берега, чтобы перейти Неву, стоял майор. А почему? Потому что съезд к Неве был 45 градусов и пропускали по одной машине. Переправа была очень сложной. Там я впервые увидела результат атаки огнемётов: по полю с диким криком бежали живые факелы.

Весь медсанбат был - медицинская палатка, в которой шли операции. Оперировал доктор Журавский, его периодически трясли, чтобы он не заснул, а вокруг палатки на носилках лежали раненые, ждали очередь в операционную. И на носилках, не дождавшись своей очереди, замерзали. Один раненый еле шипел: «Дочка, напиши!..» Такая страшная картина. Это была Невская Дубровка, страшнее её ничего не было.

А потом назад по гати, она не такая широкая, обгонять запрещалось, если машина забарахлит, её спихивали в болото. Это самое сильное впечатление.

Я узнала, что такое ужас войны. Это страшнее голода. «Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Это стихи Друниной.

Интервью и лит. обработка А. Драбкина

Давиденко Василий Фёдорович

К началу прорыва блокады я уже был начальником артиллерии полка. Вы знаете, какие там были условия. Левый берег крутой, 12-14 метров высотой, передний край противника по самой кромке берега. Операция была очень трудная, сложная, я бы сказал - уникальная. Передний край обороны противника - почти по кромке берега. Так вот, прежде чем атаковать противника, необходимо форсировать Неву, она там широкая, метров 600. Затем нашей тяжёлой артиллерии, миномётам и «катюшам» по переднему краю стрелять было нельзя. Потому что мы могли бы разбить у берега лёд, и пехота не могла бы атаковать противника. Поэтому Говоров приказал - всю живую силу, всё, что у немцев есть на переднем крае, - уничтожить только прямой наводкой. Такого ещё никогда не было у нас. На моём участке, участке наступления полка, было 28 орудий. Во время артиллерийской подготовки мои артиллеристы уничтожили и подавили все огневые точки немцев на нашем участке. Когда пехота 269-го стрелкового полка бросилась через лёд, потерь не было. А в других полках нашей дивизии были небольшие потери.