Читать книгу "Иван Шуйский - Дмитрий Володихин"

Потерпев провал со всеми перечисленными хитростями, Стефан Баторий отдает приказ открыто атаковать Псков, больше желая взбодрить армию, нежели надеясь на благоприятный исход дела. Незадолго до того встала река Великая. Королевские военачальники погнали многочисленные отряды на штурм прямо по льду.

Но очередной приступ заранее был обречен на неудачу. Во-первых, боевой дух в войсках осаждающих оказался не на высоте — командиры силой принуждали бойцов идти на приступ. Во-вторых, королевская пехота устала от долгого сидения в окопах, холода, тяжелой службы, она измучилась от недоедания. Это была совсем не та «свежая» пехота, которая с большим задором шла на приступ 8 сентября. У ратников Батория поубавилось резвости… В-третьих, бросаясь в атаку по льду реки, отряды врага оказывались на открытом месте под огнем русских пищалей и пушек. В-четвертых, артподготовка поляков оказалась слишком слабой. Пиотровский откровенно пишет 31 октября: «Сегодня была баталия. Наши стреляли в стену; но русские отплатили в десять раз. Много наших в окопах погибло от их выстрелов. Вчера и сегодня убили, между прочим, четырех пушкарей. Не понимаю, откуда у них такое изобилие ядер и пороху? Когда наши выстрелят раз, они в ответ выстрелят десять и редко без вреда. Над стенами построили сруб и высокие башни, с которых бьют на все стороны, где бы только что ни показалось, и на нас кричат со стен: “Отчего вы не стреляете? Если бы вы и два года осаждали Псков, то и тогда вам не видать его! Зачем сюда приехали, когда пороху не имеете?” Грустно, что нет средств для этой осады! Надо было иначе приготовиться… Бежал к нам недавно знатный русский. Говорит, что он был придворным великого князя; ходил по нашему лагерю; бывал часто, без стеснений, у гетмана, который его очень полюбил… Вчера же он убежал в город, где и сообщит, конечно, обо всем, что у нас делается… Меньше стало слышно о штурме… Не знаю, кто-то из наших пустил в город стрелу со сломанным острием; русские обратно пустили ею в наш лагерь, с надписью: “Худо стреляете, б с!” То правда, что худо! У псковитян больше пороху, чем у нас. Эту стрелу отнесли королю»427.

Наконец, в последние дни октября ударили крепкие морозы. Литовские воины даже отказывались нести караульную службу: их «…бьют палками, сажают на цепь, но те оправдываются тем, что не имеют шуб»428. По таким погодам не очень-то повоюешь…

Иначе говоря, худшие условия для штурма трудно себе представить.

Рассказывая о приступе, Пиотровский, в сущности, почти ничего не пишет ни о боевых действиях, ни о потерях. Он лишь упоминает, что венгерские солдаты затеяли «свалку»429 с русскими. У осаждающих был хороший шанс хотя бы в одном: там, где стену подкапывали храбрецы- венгры, она в конечном итоге оказалась столь слаба, что рухнула под действием жидких залпов королевской артиллерии, столь ослабленной нехваткою пороха. Но древоземляные сооружения русских остались незыблемыми, поэтому атакующие опять не имели успеха. В сущности, Шуйский, возведя дополнительные укрепления, заставил неприятеля до крайности рисковать и нести неоправданные потери.

Даже тех редких бойцов, кто всерьез рвался в бой, сбило с панталыку одно неожиданное обстоятельство. Во время приступа венгры обнаружили среди мертвых тел мешки с солью. Возможно, их специально подбросили по распоряжению хитроумного псковского командования. Оголодавшие вояки ринулись утаскивать мешки, к ним на подмогу из лагеря прибежали новые группы, и штурм превратился в беспорядочную драку из-за драгоценной соли. Позорище, одним словом.

Гейденштейн прямо обманул своих читателей, отказавшись живописать такой вот штурм. Вот его слова: «Венгерцы не оставили своей работы, пока не разрушили большей части той стены; наконец, так как и в этой части неприятели поставили палисады против башни и выкопали ров, то решено было оставить намерение взять город приступом»430. И всё. Будто и не случилось никакого приступа, будто и не было хаотической потасовки из-за соли…

Уж больно некрасиво получалось. Не по-рыцарски.

Для князя Шуйского и псковского гарнизона всё выглядело иначе. Ведь им было чем гордиться.

Несколько раз волны королевской армии накатывали на Псков по льду и отступали, выкладывая черный ковер телами убитых и умирающих… Ротмистры наезжали конями и секли саблями «гайдуков» — польскую легкую пехоту, — заставляя их двигаться к пролому. Но стрельцы укладывали атакующих одного за другим…

У неудачного ноябрьского штурма было два последствия.

Во-первых, гайдуки принялись торговать награбленной солью прямо в окопах. Псковская артиллерия накрыла это сборище, и поляки понесли потери.

Во-вторых, 6–7 ноября королевские военачальники отвели солдат из окопов и оттащили пушки к лагерю. Это означает, что польское командование совершенно потеряло желание вновь бросать людей на штурм. Атаковать можно было только из окопов. Эффективно обстреливать стены — тоже. Покинув их, ратники Стефана Батория утратили обе возможности. С этого момента у осаждающих остался лишь один инструмент давления на город — плотная блокада.

Очередная неудача произвела на армию неприятеля тяжелое впечатление.

«Государевы же бояре и воеводы, а также всё христолюбивое воинство вместе со всем народом, пребывающим во Пскове, услышав об этом, благодарно и радостно вознесли хвалу Богу, надеясь, что вскоре и король со всем войском отойдет», — сообщает «Повесть о прихождении Стефана Батория на Псков»431.

После второго приступа Иван Петрович продолжает беспокоить польский лагерь дерзкими вылазками, наносит врагу немалый урон, подрывает его волю к победе. Врочем, вылазки ноября — декабря совершаются с переменным успехом: во Пскове осталось не столь уж много сил, а осаждающие постоянно пребывают настороже. Обе стороны несут потери.

По приказу князя Шуйского псковские пушкари изо дня в день обстреливают позиции польской армии, вырывая солдат и командиров из ее рядов. Студеными зимними ночами отважные польские, венгерские, немецкие бойцы стучат зубами от ужаса: каждое мгновение на позициях может оказаться отряд русских головорезов, каждый миг в палатку может ударить псковское ядро.

Шуйский показал себя как деятельный командир. Он не опускает руки в трудных ситуациях, и он стремится «выжать» все возможности из ситуаций выигрышных. Особенно чувствительными для противника являются нападения на его фуражиров. Князь Иван Петрович отлично это понимает и действует соответствующим образом.

Найдя на Псковщине богатые запасы продуктов и других припасов, ратники Батория некоторое время могли восполнять свои потребности захваченным. Но затем недостаток провианта стал для них постоянной проблемой. Им приходилось отправлять большие отряды для ограбления деревень и сел. Добывая пищу и фураж, эти отряды уходили всё дальше и дальше, отрываясь от основных сил королевской армии. Окрестности Пскова весьма скоро оказались страшно разорены, взять там больше было нечего. А удаляясь от лагеря на 15, 20, 30 миль, фуражиры Батория попадали под удары русских гарнизонов, мобильных отрядов, да и просто местного населения, недовольного грабежом и бесчинствами чужеземцев.

И вот польские источники начинают упоминать о разгроме команд, отправленных на фуражировку. Много крови попортил полякам Псково-Печерский монастырь, так и не взятый поляками. Тамошний гарнизон много раз нападал на фуражиров противника. Усвоив привычку наших воевод бить по отдельным отрядам фуражиров, особенно если они оказывались близ псковских стен, поляки начали даже устраивать засады, подставляя ложных фуражиров под удар в надежде на мощь последующего контрудара. Однажды такая хитрость удалась Замойскому. Но в целом войско противника было самим ходом кампании обречено постоянно терять людей на фуражировке.