Читать книгу "На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецлужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - Вальтер Кривицкий"

И следователь, и заключенный согласились, что все большевики должны подчиняться воле и идеям партии. Они также согласились, что необходимо оставаться в партийных рядах и в смерти, и в бесчестии, и даже в смерти в бесчестии, если это будет необходимо для упрочения советской власти. И признательные показания нужно рассматривать как акт самопожертвования ради партии.

– Я довел его до рыданий, – рассказывал мне Слуцкий, – и сам рыдал вместе с ним, когда мы пришли к выводу о том, что все потеряно, что ничего не остается на пути надежды и веры, кроме как предпринять отчаянное усилие не допустить напрасной борьбы со стороны недовольных масс. Для того чтобы сделать это, правительство должно иметь на руках «признания» лидеров оппозиции.

Мрачковский попросил разрешить ему свидание с Иваном Смирновым, его близким соратником. Слуцкий велел привести Смирнова из камеры в его кабинет, где и состоялась встреча двух товарищей. Пусть Слуцкий сам опишет ее:

– Сцена была крайне болезненной. Два героя революции обнялись. Они плакали. Мрачковский сказал Смирнову: «Иван Никитич, давай дадим им, что они хотят. Нужно сделать это». Смирнов не согласился с ним и ответил: «Мне не в чем признаваться. Я никогда не боролся с советской властью. Я не был террористом. И никогда не пытался кого-либо убить». Мрачковский попытался переубедить Смирнова, но тот не сдавался. Все это время они держали друг друга в объятиях и плакали. Наконец Смирнова увели.

Слуцкий продолжал:

– Мрачковский снова сделался неподатливым и раздражительным. Он опять начал проклинать Сталина и называть его предателем. Но к концу четвертого дня он подписал полное признание, сделанное им впоследствии на показательном процессе.

Слуцкий закончил рассказ так:

– Я пошел домой. Целую неделю не мог работать. Я и жить не мог.

Остается только добавить, что после того, как Мрачковский сделал свое признание в ОГПУ, был сломлен и Иван Смирнов, последовавший совету своего товарища. Однако на самом показательном процессе Смирнов все же сделал несколько попыток отречься от своих показаний. Но всякий раз его обрывал прокурор.

Когда привычные для ОГПУ методы не работали и заключенного не могли «расколоть», то часто приходилось устраивать личные встречи со Сталиным, во время которых и заключались «сделки». Мне известно, что ближайшие соратники Ленина Каменев и Зиновьев за несколько месяцев до выступления на показательном процессе имели такие встречи со Сталиным. В ответ на требование Сталина Зиновьев предпочел сдаться. Позднее один из членов его семьи рассказывал, что два соображения привели Зиновьева к признанию: «Первое заключалось в том, что просто не было другого политического выхода. А во-вторых, он надеялся спасти от преследования свою семью». Каменев тоже боялся репрессий по отношению к жене и детям, о чем он заявил и на суде. У Сталина была принята практика наказания семьи человека, обвиненного в политическом преступлении. А согласно существующему советскому Уголовному кодексу, они были виновны.

Карл Радек, одна из видных фигур второго показательного процесса, отказался отвечать на вопросы молодого следователя Кедрова, который получил указание применить к заключенному «конвейерную систему». Когда же Кедров не сумел посредством мучений и оскорблений чего-либо добиться от своего узника, блистательного публициста, последнего доставили в кабинет Сталина. Вернувшись из Кремля, Радек пребывал в совершенно ином настроении. Они со Сталиным достигли взаимопонимания. Радек знал, чего хотел от него Хозяин. Этот заключенный был одним из немногих, кто сам писал и редактировал черновик своего признания:

– Идите спать, Кедров. Я все доделаю сам.

Так Радек вел расследование против самого себя.

Свет на «признания», сделанные тремя самыми видными жертвами Сталина, проливают те роли, которые они сыграли на заседании в Кремле ровно за год до этого. Дело было на пленарном заседании ЦК Коммунистической партии, где присутствовали семьдесят человек. В этот момент чистка достигла своего пика. Страна оказалась полностью деморализована. Правительство пребывало в состоянии паралича. Но никто не знал, о чем думал Хозяин. Даже сталинские подручные не были уверены, что завтра их головы еще будут держаться на плечах.

Семьдесят высших партийных руководителей, охваченных страхом и подозрениями, собрались в Большом зале Кремлевского дворца. Они были готовы по приказу Сталина броситься друг на друга, лишь бы только доказать хозяину свою преданность. Главными действующими лицами этой исторической драмы стали Ягода, Бухарин и Рыков. Бывший начальник ОГПУ Ягода, долго приветствовавший «карающий меч революции», пока еще оставался на свободе. Он стал преемником Рыкова на посту наркома связи. Однако он, как и все сидящие здесь, знал, что судьба его решена.

Сталин начал говорить. Он изложил политическую линию. Чистка еще не закончена. Еще не были с корнем выкорчеваны раскол и предательство. Нужны новые показательные процессы. Необходимо найти новые жертвы. На поощрение могут рассчитывать те, кто понимает намек. На лицах всех семидесяти человек читались страх и коварство. Кто среди них сумеет в схватке за собственную жизнь добиться расположения хозяина?

Ягода слушал молча. Многие, вдохновленные злобными взглядами с прищуром, которые бросал на бывшего верного слугу Сталин, тоже глядели на него с ненавистью. Вскоре весь зал обрушил на Ягоду поток вопросов и обвинений. Почему он пригрел троцкистских гадов? Почему держал на службе предателей? Один выступавший соревновался с другим в бичевании политического трупа Ягоды. Каждому хотелось, чтобы Сталин услышал именно его, чтобы убедился именно в его преданности, а значит, тогда бы могла представиться возможность избежать страшного наказания.

Вдруг хранивший ледяное спокойствие Ягода повернул голову в направлении группы людей, клеймивших его. И произнес всего несколько слов, будто бы про себя:

– Как жаль, что я не арестовал вас всех раньше, когда еще был у власти.

Больше он ничего не сказал. По залу пронесся ураган брани. Семьдесят ревущих от злобы партийных руководителей осознавали, что Ягода мог бы без особого труда получить их признания, арестуй он их полгода назад. Ягода не менял выражения лица.

Служащие в форме ОГПУ ввели в зал двух заключенных. Одним из них был Николай Бухарин, бывший председатель Коминтерна. Другим – Алексей Рыков, преемник Ленина на посту главы советского правительства. В поношенной одежде, бледные и измученные, они заняли свои места среди одетых с иголочки холеных приверженцев Сталина, которые сразу же начали в замешательстве и удивлении отодвигаться от них.

Сталин инсценировал это театральное появление перед Центральным комитетом, чтобы продемонстрировать свое «демократичное» обращение с этими двумя великими фигурами советской истории, основателями партии большевиков. Однако все присутствующие на заседании и без того находились под полным контролем Сталина. Бухарин поднялся и начал говорить. Прерывающимся голосом он стал убеждать своих товарищей, что никогда не принимал участия ни в каких заговорах против Сталина и советского правительства. Он решительно отверг даже малейшие подозрения в таком поступке. Он плакал. Он умолял. Было ясно, что они с Рыковым надеялись на то, что сумеют зажечь хотя бы искру старого товарищества в членах Центрального комитета, который они когда-то сами же и помогали создавать. Но товарищи благоразумно молчали. Они предпочитали подождать, что скажет Сталин. И вот, прервав Бухарина, заговорил Сталин.