Читать книгу "Сад бабочек - Дот Хатчисон"

Тогда-то я и заметила Эвери. Стоя в дверном проеме, он наблюдал за нами с хмурым видом и мастурбировал.

Я вскрикнула – стыдно вспоминать, – и Десмонд оглянулся, чтобы посмотреть, что меня так напугало.

– Эвери! Убирайся!

– Я имею на нее такое же право, как и ты, – проворчал Эвери.

– Пошел вон!

В глубине души я давилась со смеху. Но меня, к счастью, охватила жуткая досада, и я чувствовала себя такой униженной, что сдержалась. Я бы прикрылась простыней, но Эвери уже не раз видел меня голой. А Десмонд… его интимных частей в тот момент видно не было. Они спорили поверх моего плеча, и я закрыла глаза – не хотела видеть, продолжает ли Эвери онанировать, переругиваясь с братом.

Кроме того, смех так и рвался наружу.

Появился Садовник. Ну, кто бы сомневался…

– Что здесь творится, черт возьми? Эвери, прекрати немедленно!

Я открыла глаза. Эвери застегивал штаны, Садовник пытался застегнуть рубашку. Вся семья в сборе, за исключением Элеоноры. Десмонд выругался вполголоса и отстранился от меня. Подал мне платье, и только потом потянулся за брюками.

Мелочи порой имеют значение.

– Может, объясните, почему ваши вопли разносятся по всему Саду? – спросил Садовник угрожающе тихим голосом.

Братья заговорили наперебой, но отец прервал их резким жестом.

– Майя?

– Мы с Десом спокойно трахались. Эвери решил присоединиться: стоял в проеме и онанировал.

Садовник вздрогнул, поскольку не ожидал от меня такой грубости. Потом уставился на старшего сына. Он по-прежнему был зол, но не скрывал своего изумления и ужаса.

– О чем ты только думал?

– Почему она досталась Десмонду? Он ни разу не помог тебе в поисках, не привел сюда ни одной девушки. Но ты подарил ему Майю, будто замуж выдал, а мне даже тронуть ее не даешь.

К Садовнику не сразу вернулся дар речи.

– Майя, ты извинишь нас? Нам нужно поговорить.

– Конечно, – ответила я учтиво. Вежливость порой так же неприятна, как и пренебрежение. – Мне лучше выйти?

– Нет, с какой стати, это твоя комната. Десмонд, Эвери, идемте.

Я сидела на кровати, пока их шаги не стихли в коридоре. Затем оделась и побежала в комнату Блисс. Она сидела на полу, что-то лепила из глины, и на подносе перед ней были расставлены медвежата. Выглядело все так, словно они устроили между собой резню.

– Что там стряслось?

Я устроилась на кровати и все ей рассказала, а она, чуть ли не в истерике, билась от смеха.

– Как по-твоему, когда он окончательно выставит Эвери из Сада?

– Не думаю, что он пойдет на такое, – ответила я с сожалением. – Если даже здесь Эвери с трудом поддается контролю, то каков он за пределами Сада?

– Вряд ли мы это узнаем.

– Точно.

Блисс протянула мне комок глины, чтобы я размяла его.

– Можно задать тебе личный вопрос?

– Насколько личный?

– Ты его любишь?

Я чуть было не спросила, кого она имеет в виду, – тем более что мы говорили об Эвери. Но поняла, о ком она, прежде чем выставила себя идиоткой. Я взглянула на мигающий огонек камеры и перебралась на пол, чтобы можно было понизить голос.

– Нет.

– Тогда к чему это все?

– Как думаешь, той Бабочке в самом деле удалось сбежать?

– Нет. А может, и да. А что? Так, стой… черт. Теперь, кажется, поняла. По-твоему, сработает?

– Не знаю, – я вздохнула, разминая комок глины. – Ему страшно называть себя его сыном, и в то же время он… наверное, горд. Впервые в жизни он видит, что отец им гордится и не скрывает этого. Сейчас это значит для него больше, чем я. Кроме того, ему страшно отделить правильное от неправильного.

– Не будь этого Сада, если б ты встретила его в библиотеке или еще где-нибудь, ты смогла бы его полюбить?

– Честно? Мне незнакома любовь подобного рода. Я, конечно, встречала влюбленные пары. Но мне самой… Видимо, я просто не способна на это.

– Печально… А может, оно и к лучшему. Даже не знаю.

– Думаю, возможно и то, и другое.

Молодая пара через улицу была без ума друг от друга. И с появлением малыша их отношения стали полнее и крепче. Ребекка, старшая официантка в «Вечерней звезде», безумно любила своего мужа, который приходился племянником Джулиану. Невозможно было не умиляться, глядя на них.

Хоть мы их, конечно, и дразнили.

Таки и Карен любили друг друга. Их дочь любила свою подружку.

Но всякий раз, когда мне попадались такие пары, я понимала, что вижу нечто редкостное, и что не со всеми такое бывает, и не все способны распознать это и сберечь.

И я первая готова признать себя неудачницей.

– Ты права. И откровенна, – Блисс взяла у меня размятый комок и протянула другой, в этот раз пурпурный. Глина оставляла цветные полосы на моей коже. – Мы ни разу не поблагодарили тебя.

– За что?

– Ты заботишься о нас, – сказала она тихо, сосредоточившись на медвежонке, которого лепила. – Не то чтобы ты печешься о нас, как мамаша, боже упаси. Но ты по-своему любишь нас и всегда готова выслушать. И бываешь с Садовником в его комнате, когда ему нужен совет.

– Мне не хотелось бы говорить об этом.

– Ладно. Давай сюда глину и вымой руки.

Я послушно встала и смыла с ладоней розовые полосы. Блисс протянула мне бирюзовый шарик из глины. В этот раз я села напротив нее и взглянула на фигурки. У половины медвежат головы, лапы и хвосты были черного цвета, у другой половины – белого. Некоторые из них были в униформах: черные мишки в красном, белые – в синем. Некоторые были крупнее других, и униформы на них – более изысканные. Кроме того, некоторые из фигурок были парными.

– Шахматный набор?

– У Назиры через две недели день рождения, двадцать лет.

А еще через пару недель мне стукнуло восемнадцать. Но дни рождения в Саду никто не праздновал. Чувствовалось в этом какое-то издевательство, как если б мы праздновали приближение смерти. Нормальные люди в свои дни рождения говорят: «Ух! Еще на год старше!» Мы воспринимаем их немного иначе: «Черт. Еще годом меньше».

– Это не ко дню рождения, – продолжала Блисс с кислой миной. – Сожалею, что твоя жизнь обернулась таким дерьмом – вот как я ее поздравлю.

– Хороший подарок.

– И сраный повод, – согласилась Блисс.

Она скатала тонкую колбаску из позолоченного шарика и разделила ее пополам. Потом скрутила обе части, и на плече у красного короля появился лампас.

– И все-таки, хоть немножко, но ты его ненавидишь.