Читать книгу "Голодный дом - Дэвид Митчелл"

– Примите мои соболезнования, – произношу я, не скрывая удовлетворения. – А еще одного плана у вас нет? Или доктор Айрис Маринус-Фенби все-таки сегодня умрет?

– Да-да, сейчас, по давней традиции, должна произойти еще одна впечатляющая битва между добром и злом. Однако, поскольку мы вряд ли придем к соглашению, кто из нас олицетворяет добро, а кто зло, а наградой победителю будет медленная смерть от удушья, предлагаю традицию презреть.

Ее неуместное, напускное фиглярство ужасно раздражает.

– Впрочем, для вас смерть – всего лишь краткая пауза.

Она обходит свечу и усаживается на место, отведенное для наших гостей, – прямо напротив апертуры.

– На самом деле все несколько сложнее, но в принципе вы правы, мы возвращаемся. Кто рассказал вам о Глубинном Течении – Эномото или сеид?

– Оба наших наставника о вас знали. А почему вы спрашиваете?

– С дедом Эномото я в прошлой жизни встречалась. Не человек, а злобный демон. Вам бы он понравился.

– Вы запрещаете нам то, чем пользуетесь сами, – говорю я. Голос хрипит и срывается; жажда замучила.

– Вы убиваете ради бессмертия. А мы к нему приговорены.

– Ах, приговорены? Можно подумать, вы с радостью откажетесь от метажизни ради нескольких жалких, убогих десятилетий, отведенных простым смертным.

Отчего я так устала? Наверное, все силы уходят на то, чтобы не поддаваться Скорби. Сажусь в шаге от своего обычного места.

– А почему вы, Хорологи, ведете эту… это… – Нужное слово ускользает, оно арабское, но сейчас широко употребляется в английском. – Этот… джихад против нас?

– Мы защищаем святость жизни, мисс Грэйер. Не нашей собственной, а чужой. Наша цель в том, чтобы и в будущем оберегать жизнь ни в чем не повинных людей, которых вы убили бы ради того, чтобы продлить свое существование. Будущие сестры Тиммс, Гордон Эдмондс, Бишопы – все они уцелеют. В этом и заключается наше призвание. Метажизнь без цели – всего-навсего бессмысленное утоление голода.

Какие еще Бишопы?

– Мы всего лишь хотели… – начинаю я, но голос ослабел, дрожит и срывается. – Мы всего лишь хотели выжить. Это здоровый животный инстинкт…

Маринус презрительно морщится:

– Фу, даже не начинайте. Надоело. Такие, как вы, все время упирают на здоровый инстинкт, закон природы, естественный отбор, мол, кто сильнее, тот и прав… Одно и то же, год из года…

Суставы горят от боли – колени, локти. Раньше такого не было. Что со мной происходит? Наверное, это Маринус виновата. И куда подевался Иона?

– …как стая стервятников…

Женщина продолжает говорить, но мне приходится напрягать слух. А погромче она не может?

– …феодалы, работорговцы, олигархи, неоконсерваторы и такие вот хищники, как вы, подавляют в себе совесть, избавляются от нравственного закона.

Левое запястье ноет. Подношу руку к глазам и в ужасе замираю. Кожа обвисла уродливым рукавом. Ладонь и пальцы… старческие. Подозреваю, что это жуткая иллюзия, нарочно созданная Маринус, чтобы меня запугать. Вглядываюсь – с неподобающим усилием – в апертуру. Оттуда на меня ошарашенно глядит седая старуха.

– Взрывом апертуру не разрушило, но трещина в ней появилась. Вот тут, прямо посередине. Видите? – Она опускается на корточки рядом со мной, проводит пальцем по толстой черте. – Вот. Сквозь нее из внешнего мира сочится время, мисс Грэйер. Как ни прискорбно, каждые пятнадцать секунд вы стареете лет на десять.

Она говорит вроде бы по-английски, но о чем?

– Ты кто?

Женщина уставилась на меня. Да как она смеет?! Это же невежливо! Неужели негров с детства не обучают элементарным правилам приличия?

– Я – кара, мисс Грэйер.

– Кара? Кара, приведи… приведи… – Я знаю его имя. Я знаю, что знаю его имя, но оно меня знать не желает. – Приведи моего брата. Немедленно. Он все устроит.

– Увы, мисс Грэйер, – говорит Кара. – Вы теряете рассудок.

Она встает, берет наш… как это называется? В него свечу вставляют! Она его украсть хочет?

– Поставь на место! Не тронь!

Хочу остановить ее, но не могу двинуться с места – ноги не слушаются, бессильно елозят по грязи на полу. Почему здесь так грязно? Где горничная? Кто пустил сюда эту негритянку? Кто позволил ей взять наш подсвечник? О, вот оно, слово – подсвечник! Это семейная реликвия. Ей три тысячи лет. Она старее Иисуса Христа. Она из Ниневии.

– Позови Иону! Немедленно!

Негритянка замахивается этой штукой, будто… как… чем-то, ну, вы знаете… и ударяет по зеркалу.

В расколотую апертуру струится дневной свет, залетают снежинки, устилают половицы, роятся в темных углах чердака, как любопытные школьники. Мое тело сморщилось, опало, будто сдувшийся воздушный шар, полный костей. Над ним парит моя душа, спущенная с привязи, отстегнутая, высвобожденная из обезумевшего рассудка. Маринус, не оглядываясь, входит в апертуру, а чердак растворяется в зимнем небе над безымянным городом. Все кончено. Душа Норы Грэйер, больше не скованная перворожденным телом, тоже вот-вот растворится, но пока еще парит в воздухе над местом, которое еще недавно занимал чердак Слейд-хауса. Моя жизнь кончена? Это все? Нет, ведь мне были положены еще долгие-долгие годы. Неужели все мои ухищрения были напрасны? Я ведь так старалась! Я заслужила… Смотрю вниз: крыши, автомобили, чужая жизнь. Женщина с украденным подсвечником в руках надевает зеленый берет и уходит по проулку. В беспокойном воздухе ни прощания, ни похоронного гимна, ни благой вести – только снег, снег, снег и неумолимое притяжение Мрака.

Нет, еще не время. Еще не время. Мрак неуклонно влечет к себе. Да будь он проклят! Проклятый Мрак! Проклятая Маринус. Я упираюсь изо всех сил. «Она убила моего брата и теперь уходит – легко и свободно?!» Скорбь помогает удержаться, ненависть придает сил. Мне остались какие-то жалкие секунды, но, чего бы это ни стоило, я должна отыскать способ отомстить за моего отчаянного Иону, за моего драгоценного близнеца, за мою родную половинку. Кирпичные трубы, шиферные крыши, узкие длинные дворы, сарайчики, собачьи будки, выгребные ямы. Где укрыться душе, жаждущей отмщения? В новорожденном теле. Где его отыскать? Кого я вижу? Брат с сестрой играют в снегу. Нет, этим детям слишком много лет, их души прочно связаны с телом. Вот мальчишка прыгает на батуте… нет, он еще старше. На крышу сарайчика взлетает сорока, пронзительно, дробно стрекочет, но человеческая душа не в состоянии существовать в птичьем мозге. А вот в соседнем дворе открывается задняя дверь, из дома выходит женщина: на голове – вязаная шапка, в руках – миска картофельных очистков.

– Адиб, не швыряй снежки в сестру! Лучше слепите снеговика. Да тише вы!

Ее беременность заметна даже с тридцатифутовой высоты. Внезапно меня осеняет. Я проникаюсь красотой предначертанных хитросплетений судьбы. Эта женщина не случайно вышла во двор. Нет, она появилась по велению Сценария. Мрак тянет к себе, но я сопротивляюсь. Осознание новообретенной цели наполняет меня силой. Моя новая цель – в один прекрасный день в каком угодно отдаленном будущем прошептать Маринус на ухо: «Ты убила моего брата, Иону Грэйера, – а теперь я убью тебя, навечно». Трансверсирую вниз, вслед за тяжелыми снежными хлопьями, весомыми, живыми, вечными, незримо проникаю сквозь пальто будущей матери, сквозь ее одежду, белье, кожу, сквозь стенку матки. Я дома, я снова дома, недосягаемая для Мрака, – в тепле, в безопасном убежище, в нарождающемся мозгу эмбриона, что безмятежно дремлет в утробе, посасывая крохотный палец. Вот он, мой астронавт.