Читать книгу "Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер"

На пути домой президент писал Дейзи Сакли: «Поездка почти вся была приятной, особенно русские»[289]. Он испытывал чувство удовлетворения также в связи с тем, что во время этой поездки ему на подпись Конгрессом было представлено сорок четыре законопроекта. Он наложил вето на два. Все законопроекты были возвращены в Конгресс в установленный срок. Когда Рузвельт увидел, как беспокоился Стимсон из-за того, что Черчилль мог уговорить его отложить операцию «Оверлорд», он сказал ему: «Я вернул “Оверлорд“ в целости и сохранности и в готовности к реализации»[290]. В результате Стимсон сообщил журналистам на пресс-конференции, что, прочитав только что протоколы конференции, он взволнован осознанием того, что было достигнуто: «Учитывая, конечно же, что характер и детали этих решений не могут быть преданы огласке, тем не менее, могу сказать, что присутствие на конференции премьера Сталина и его спутников, в том числе маршала Ворошилова, внесло значительный вклад в обеспечение успеха конференции. Ощутимо способствовала решению ряда давних застарелых проблем также удивительная способность маршала Сталина к разумному анализу и его справедливое отношение к делу».

Стимсон почти всегда соглашался с решениями Рузвельта, хотя он никогда не мог понять, как президент мог вырабатывать правильные решения, поскольку его мышление было скорее интуитивным, чем логическим. Кроме того, Стимсон не был политиком, и он не понимал всех нюансов и тонкостей общения Рузвельта с окружающими. В этой связи в его дневнике была масса критических замечаний в отношении того, каким образом у Рузвельта получается добраться из пункта А в пункт Б, даже если пункт Б, как правило, и являлся желанным результатом для Стимсона. Ознакомившись со всеми протоколами Каирской и Тегеранской конференций, Стимсон упустил тот факт, что Рузвельт позволил Черчиллю зайти настолько далеко, поскольку это отвечало его цели: в полной мере продемонстрировать сильные антисоветские настроения Черчилля и его предвзятость. Так, Стимсон писал:

«Я благодарю Господа, что Сталин был там. На мой взгляд, он спас ситуацию. Он вел себя прямо и решительно и энергично отмел все попытки премьер-министра увести переговоры в сторону, что порадовало мое сердце. К моменту его прибытия наша сторона была в невыгодном положении. Во-первых, потому, что президент достаточно слабо владел ситуацией и влиял на нее довольно бессистемно, а во-вторых, потому, что Маршалл, на котором лежит вся полнота ответственности, настойчиво пытается в большей или меньшей степени держаться в стороне, поскольку чувствует, что он является заинтересованной стороной. Поэтому первая встреча, проведенная до прибытия Сталина, как можно было понять из протоколов, оказалась довольно обескураживающей, без четко координированных нашими представителями результатов. Но когда появился Сталин со своим генералом Ворошиловым, они смогли полностью изменить ситуацию, поскольку перешли в наступление, отстаивая необходимость проведения операции “Оверлорд“. Они поддержали мысль о проведении вспомогательной наступательной операции на юге Франции и высказались категорически против отвлекающих действий в восточной части Средиземного моря. В конечном итоге Сталин вышел в этот день победителем, и я был в восторге от этого»[291].

Стимсон был не одинок в своем беспокойстве (что отразилось в его дневниковых записях) по поводу бессистемности в действиях Рузвельта и кажущегося отсутствия в них четкой направленности. На это довольно часто жаловались те, кто работал на президента. Однако в то время никто не мог в полной мере понять истинных мотивов действий Рузвельта.

Как стало известно послу Гарриману, после конференции советское правительство предприняло активные шаги, чтобы разъяснить важность ее итогов для обычных трудящихся, которые в противном случае не смогли бы ничего узнать о новой роли России на международной арене и ее новых союзниках. Посол Югославии рассказал ему, что, по словам одного из рабочих, «для каждой бригады на заводе было проведено собрание, и “политработник“ объяснил существо принятой на конференции декларации и ее значение. Рабочим предлагалось задавать вопросы».

Рузвельту писали многие американцы, заявляя ему о поддержке результатов конференции. Так, например, экипаж корабля ВМС США «Джордж Вудворд» написал ему: «Та замечательная задача по устранению фашистских держав, которую Вы, наш президент, премьер-министр Уинстон Черчилль и премьер Сталин поставили перед собой… будет увековечена на страницах будущей истории». 155 представителей Союза рабочих электропромышленности, радиопромышленности и машиностроения писали: «Мы с радостью приветствуем решения этой конференции, проведение которой означает близкую и решительную победу».

Первые страницы всех американских газет пестрели заголовками о достижениях «Большой тройки» в Тегеране.

«Согласованное наступление трех держав по всем фронтам, направленное на достижение основной цели союзников в войне – разгрома германской армии, – и послевоенное устройство мира сегодня, после встречи Рузвельт – Черчилль – Сталин в Тегеране, похоже, стали на один шаг ближе», – написал 6 декабря в «Нью-Йорк таймс» Джеймс Рестон. В январе прошлого года журнал «Тайм» назвал Сталина «Человеком года»: если бы не Сталин, «то Гитлер стал бы бесспорным хозяином Европы». Теперь этот журнал писал о Сталине следующее: «Начиная с зимнего наступления, организованного в ноябре 1942 года, под его руководством советские войска отвоевали около 325 тысяч квадратных километров своей выжженной земли, оставляя позади себя тысячи немецких трупов. Его тень пала уже на Восточную и Южную Европу. Но теперь Сталин больше не является одиноким победителем, каким он был в 1942 году. Теперь он после настойчивых попыток добился сотрудничества с другими великими державами».

Высказывание Сталина на ужине у Черчилля о мощи американской техники нашло отражение в заголовках американских газет еще до возвращения Рузвельта. «В своем тосте… премьер Сталин отдал, возможно, самую большую дань, которую когда-либо отдавали американской промышленности… Без американских машин Объединенные Нации никогда не смогли бы выиграть войну», – с энтузиазмом писала газета «Нью-Йорк таймс» в статье, посвященной второй годовщине нападения на Перл-Харбор.

Советская пресса также широко и в доброжелательном духе осветила конференцию. Газета «Известия» сообщила, что принятые решения имеют «историческое значение для судеб всего мира». Газета «Правда» назвала Тегеранскую декларацию «предвестником не только победы, но также долгого и стабильного мира». Сталин, который любил лично вникать в мельчайшие детали, остался не удовлетворен заголовком информационного агентства ТАСС «Конференция глав правительств СССР, США и Великобритании» и изменил его на следующий: «Конференция руководителей трех союзных держав».

ТАСС опубликовало также комментарии издания «Лондон таймс», которые после существенных правок Молотова стали выглядеть следующим образом: «Три лидера расстались временно, как настоящие друзья по духу и по своим целям»[292].