Читать книгу "Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов"

Фомкин быстро кивнул начальству:

– Работаем по всем версиям. Хорошо бы, они еще разок вылезли. У меня все расставлено.

– Ты думай, что говоришь! – осадил заместителя полковник. – У него все расставлено… Забыл, что у них наша пушка?

– Пушку они больше для маскарада берегут, – смутился Фомкин. – Вряд ли в ход пустят. Не дураки. Вышак светит.

– Кстати. При последнем разбойном нападении у ваших соседей оружие как раз было применено, – резко вставил в диалог Сараскин. – Мне докладывали дело на днях. С потерпевшей нам разрешили, наконец, побеседовать в реанимации. Она дала очень интересные показания. Изготовлен словесный портрет одного бандита, правда, в шапочке, но лицо запоминающееся.

– Вот блеск! – не стерпел Фомкин. – Чего же нам не передают? Боятся коллеги – снимем пенку, перехватим разбойничков?

– И выявлена загадочная особенность с ювелирными изделиями, что были похищены, – спокойно, будто не слышал, продолжал Сараскин. – Я бы сказал – это меняет направленность преступного умысла. Они не простые воры, в их действиях просматривается строго определенная цель.

– Мне казалось, что прозвище «санитары» они заслужили не только потому, что рядились в белые одежды и представлялись бригадой «скорой», – подала голос Панова.

– А чего же еще? – хмыкнул Фомкин. – Они сами и заявляли в дверях потерпевшим, что по звонку приехали.

– Прозвище «санитаров» им скорее подходит по объекту нападения, – Панова разгорячилась снова, не соглашаясь. – Вы проанализируйте, кого они грабили?

– Граждан… – Фомкин развел руки. – Кого же еще?

– Граждане эти особенные, – Панова даже привстала. – Простым языком выражаясь – «санитары» эти, как волки, выбирали выдающихся; все потерпевшие при больших деньгах. И похищены у них не гроши и шмотье, а сплошь драгоценности.

– Великолепные ювелирные изделия, – добавил Сараскин, и Панова ему с благодарностью улыбнулась. – Изделия, надо отметить, в некотором роде специфичные. В большинстве своем коллекционные и старинные. Есть даже уникальные.

– Это что еще? – не сдержался Греков. – Я ориентировку с похищенными драгоценностями на столе под стеклом держу. Что там за чудеса?

– Со слов потерпевших составили спецификацию драгоценностей. Эксперты сейчас работают по отдельным экземплярам похищенных украшений. Сделаны запросы в столицу. Возможно, понадобятся консультации с зарубежными специалистами, – Сараскин нагнул голову, пряча глаза. – Уточняем показания некоторых потерпевших. Я бы сказал, проверяем.

– Фаберже мелькнул? – Фомкин просиял, как пряник получил, и тут же изобразил уныние. – А нам не повезло.

– Ты это о чем? – Греков уставился на заместителя.

– У нас по делу сплошь ломбард отечественный и перстень какой-то завалящий.

– Перстень? – заинтересовался Сараскин.

– Перстень-печатка, товарищ подполковник, – подсказала Панова, – похоже, древней работы или искусная подделка. С латинскими символами или буквами. Короны просматриваются на квадратной печатке, кольцо слишком широкое и довольно тяжелое, чтобы носить на пальце.

– Вы так рассказываете, будто в руках держали? – улыбнулся Сараскин.

– Потерпевшего мне допрашивать довелось, – Панова смутилась. – У меня в отделении следователи молодые.

– Это хорошо, Екатерина Михайловна! – подмигнул Греков. – За молодежью будущее!

– Перстень необычный, – кивнул Сараскин Пановой. – Вы правы. Надо будет поработать с владельцем. Может, он расскажет историю его приобретения. Печатка с латынью – это неординарная вещица.

Жертва промысла

Левик Гольдберман с невинным прозвищем Жучок стал бояться одиночества. Не то чтобы помутился разумом или заболел. Его напугали. И случилось это при самых что ни на есть обыденных обстоятельствах, можно сказать, среди белого дня и даже в людской толпе двое суток тому назад.

Левик обнаружил за собой слежку!

Тогда екнуло сердце и онемела нижняя часть лица. Он прохлаждался у озера, дожидаясь назначенного времени, чтобы идти по известному адресу. Черт дернул его заглянуть в магазин через дорогу напротив. И только он выскочил оттуда – на тебе! Этот тип!

Что делать теперь? Планы рушились. О какой-либо встрече и думать забыть! Все летело к черту!

Он инстинктивно схватился за грудь, будто судорожно перехватило дыхание. То, ради чего эта встреча затевалась, болталось у него на груди. Он надел массивную цепь с крестом на шею, чтобы не грузить карманы, надежнее и всегда при нем. А теперь драгоценный груз сковал ноги. И не одни ноги. Казалось, сердце перестало биться. Если его возьмут с этой реликвией – прямиком загремишь на нары. Как легкомысленны были его намерения! Так сгореть!

Левик еще не осмыслил всю трагедию случившегося, не оценил грядущих несчастий, но понял главное: он на краю чудовищной пропасти. Впереди крах! Сейчас же бежать, спасаться, избавиться от ноши. Но не выбросить же! Бесценная драгоценность жгла ему грудь, но не настолько, чтобы ее выбросить.

От одной этой мысли его душа опять затрепетала. Левик многое перевидал, но таких ценностей в руках никогда не держал и даже не слышал о них. Хотя предки его сплошь по третье колено занимались тем, что отпечаталось в их фамилии, а сам он всю свою сознательную жизнь просидел в ломбарде, юнцом пристроенный сюда по протекции могущественного дяди Арона Соломоновича Мизонбаха. И теперь вляпаться в такую историю!..

Левика осенило внезапно. Он рванул на пристань, чуть ли не бегом и постоянно оглядываясь, успел вскочить в речной трамвайчик, когда трап был уже убран, и теплоход с полметра как отвалил от причала. Так он избавился от проныры. Перебравшись на корму, Левик посматривал во все глаза назад, но ничего подозрительного, слава Богу, не заметил. Тип, видно, неискушенный «топтун» и, конечно, не из органов профессионал, сам испугавшись провала, растерялся и отстал. «Теперь избавиться от груза, и, считай, наполовину спасся, – затеплилась надежда; мысль эта восстанавливала рассудок. – И немедленно сообщить Арону Соломоновичу. Он выручит».

…Тогда, смилостивившись, судьба больше не испытывала Левика; ему все удалось. Он благополучно доставил груз назад дяде, получив увесистый подзатыльник за неосторожность и заслужив дружеский щипок за находчивость. Кроме того, ему была дана обстоятельная и исчерпывающая инструкция, как себя вести, если вызовут в органы или эти органы вдруг явятся сами. И на том, казалось бы, конец.

Однако нет. Теперь Левик не мог ни есть, ни спать. Он боялся оставаться один. В ломбарде время проходило томительно, но терпимо; оставаясь в своей однокомнатной квартире, он мучился. Как только переступал порог, запирался на ключ и задвигал приделанный по совету дяди засов, но проходил час, другой, сумерки падали на землю, и ему чудились шаги, звуки, шорохи за спиной и в углах. В первую же ночь он проснулся от этого. На кухне кто-то ходил! Он оставил там с вечера невыключенным свет, но продрожал в постели больше часа, мокрый от ужаса, прежде чем догадался, что это соседка наверху. До утра Левик не спал, а с работы позвонил Арону Соломоновичу. Тот прислал таблетки. Они не помогали, хотя Левик сглотнул первую еще в ломбарде.