Читать книгу "Обрученные с Севером. По следам «Двух капитанов» - Роман Буйнов"

б) принять на себя заведование промыслом с полною моею ответственностью, с обязанностью ей давать отчет о ходе предприятия и о приходно–расходных суммах;

в) не предпринимать никаких операций по управлению промыслом без предварительных смет сих операций, одобренных и подписанных А. Н. Брусиловой, а генеральный баланс представить к концу года точный и самый подробный, подтвержденный книгами и наличными документами;

г) нанимать надлежащий экипаж с возможной осторожностью в выборе людей и вообще охранять шхуну от могущих быть несчастий.

3. Я, Г. Л. Брусилов, имею право просить А. Н. Брусилову о высылке мне необходимых сумм, но ни в коем случае не могу кредитовать от ее имени и все расчеты производить наличными деньгами.

За труды. Г. Л. Брусилова А. Н. Брусилова уплачивает ему из чистого остатка двадцать пять процентов, но лишь с той суммы, которая будет передана ей».

А вот отрывок из письма Георгия Львовича к матери, датированного 14 сентября 1912 года:

«…Вообще, она (Ерминия. — Примеч. авт.) очень милый человек. И если бы не она, то я совершенно не представляю, что бы я делал здесь без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я смог продержаться, не оскандалив себя и всю экспедицию…».

Можете представить себе состояние руководителя экспедиции, боевого офицера, находящегося в такой ситуации? Из этих документов становится очевидным, что Георгий Брусилов так же, как и его тезка, Георгий Седов, уходил в этот суровый поход с чувством должника, которому никогда не суждено расплатиться. И оба они были готовы скорее погибнуть, нежели с бесчестием вернуться домой. Выбор до банальности прост: триумф или смерть. «Человек обычно поступает лучше всего, когда он не связан никакими финансовыми соображениями». Эти слова принадлежат Роберту Фолкону Скопу — человеку, снарядившему и возглавившему две тяжелейшие экспедиции в Антарктиду, кстати сказать, тоже во славу своей Родины.

Ко всему прочему, в Копенгагене уходящую в героический поход шхуну посетила вдовствующая императрица Мария Федоровна, и об экспедиции раструбили во всех газетах, причем не только в России. Но кому какое дело было до трудностей лейтенанта Брусилова? Да и вряд ли он сам поделился даже со штурманом своими проблемами. Уверяя колеблющуюся команду, что сам покинет судно, если не будет иного выхода, Брусилов в качестве аргумента приводит пример американской экспедиции лейтенанта Де Лонга на яхте «Жаннетта». После того как 13 июня 1880 года раздавленное льдами судно затонуло, его экипаж на трех шлюпках отправился к материку. Пример, прямо скажем, не совсем удачный, так как происходило это все совсем в другом районе Ледовитого океана, одна из шлюпок исчезла бесследно, а сам Де Лонг с частью экипажа погиб в устье Лены от голода и морозов.

Итак, после того как Альбанов подробно обрисовал экипажу реальное положение дел, в команде «Св. Анны» начинается разлад и брожение. В начале осени 1913 года происходит событие, ставшее точкой невозврата в отношениях капитана и штурмана. В найденном дневнике машиниста Губанова не все числа можно с уверенностью разобрать, но по контексту однозначно понятно, что это случилось еще до 16 сентября. Готов биться об заклад, что нечитаемая в нем дата — 9 сентября 1913 года. Именно в этот день в судовом журнале капитан оставляет запись: «отстранен от своих обязанностей штурман Альбанов…». В своем дневнике Владимир Губанов так описывает произошедшее:

«… капитань и штурманъ поругались… Шленский… разнимала ить… Денисовым…».

Всего одна неполная короткая строка, но сколько в ней значимого! А видимо, было так. Очередная словесная перепалка в коридоре между Брусиловым и Альбановым переросла на этот раз в настоящую потасовку. Основная часть команды размещалась в нижнем кормовом салоне, превращенном к тому времени в общую каюту. В верхнем же размещались привилегированные каюты капитана, штурмана, «барышни» и двух гарпунеров: Шленского и Денисова. Они‑то, первыми услышав ругань, и разняли капитана со штурманом. После такого скандала Валериану Ивановичу ничего другого не оставалось, как попросить отставку, которую Брусилов незамедлительно принял. Понимая, что отныне на дрейфующем во льдах судне он всего лишь неудобный пассажир и приказа покинуть судно капитан не отдаст, Альбанов начинает разрабатывать план самостоятельного ухода на материк.

«Обреченность этого похода одиночки по страшному в своем коварстве льду океана они понимали оба. Это было приговором к смерти, но, ослепленные гневом, другою выхода они не видели».

Это рассуждения знаменитого полярного штурмана В. И. Аккуратова. При всем моем уважении к Валентину Ивановичу, позволю себе с ним не согласиться. Заключение его базируется на книге Альбанова, в которой записано:

«Из этих приведенных мною выписок видно, что сначала я один собирался уходить с судна и только 9 января мне было объявлено Брусиловым, что со мною он отпускает и часть команды».

Но тут Валериан Иванович, мягко выражаясь, немного лукавит. Сын полкового врача, добившийся всего в своей жизни самостоятельно, в общении с матросами Альбанов был требователен, но прост, и они искренне уважали его за это. И кому, как не ему, лучше знать настроение команды и быть в курсе разговоров о судьбе корабля. Возможно, если бы единомышленников не нашлось, штурман и в одиночку покинул бы судно, и тогда это действительно было бы форменным самоубийством. Но все‑таки он небезосновательно надеялся на поддержку какой‑то части команды. Не вижу здесь ни смысла, ни повода укорять его за это. Возможно, что штурман именно так и написал об этом в несохранившемся оригинале своего дневника. А то, что мы имеем возможность прочитать сейчас в его книге, может быть всего лишь коррекция Л. Л. Брейтфуса[96], к которому 10 августа 1917 года Альбанов обратился из Архангельска следующим письмом:

«Если я еще не очень надоел Вам до сих пор, обращаюсь с покорнейшей просьбой. Если будете просматривать корректуру и будет у Вас для этого время, не откажите поправить и сгладить те места, которые очень резали бы глаза будущему читателю, или вычеркнуть, уверяю Вас, я очень был бы признателен. С непривычки очень страшно увидеть в печати такое, за что потом придется краснеть. С Вами был откровенен, потому что знаю Вас…».

Напомню, что кроме отсутствия топлива и тающего на глазах провианта, судну ко всему прочему грозило быть раздавленным ледовыми сжатиями, которые к весне 1914 года случались все чаще и страшнее.

«Это было подобно жизни на пороховом погребе. О зимовке в полярном паке хорошо читать у камина в уютном доме, но перенести такую зимовку — этого достаточно, чтобы преждевременно состариться».