Читать книгу "Человек системы - Георгий Арбатов"

На основании того, что я слышал, могу также сказать, по среди сторонников «решительных мер», к сожалению, был и Андропов, у которого после событий в Венгрии в 1956 году сложился определенный синдром нетерпимости, может быть связанный с убежденностью в том, что нерешительность, затяжки ведут к более серьезному кровопролитию. Был среди них, как я слышал, также Д.Ф. Устинов. Но самое тягостное – ведь ни один из членов руководства не возразил. Это я знаю точно.

Не раз потом я думал, почему так получилось. И пришел к выводу, что при решении политических вопросов в группе людей (коллективно) легче, проще занять «решительную» позицию и, уж конечно, проявить в отношении такой позиции конформизм. (Меня поразило, что то же самое происходило и в руководстве США в дни Карибского кризиса 1962 года.) А вот чтобы призвать к умеренности, терпению и терпимости, нужно большое политическое мужество. Потому в критических ситуациях особенно велика роль первого человека в стране, того, кто берет на себя ответственность. К сожалению, Брежнев предпочел в данном случае спрятаться за спины других.

Помимо дезинформированности, ложной картины происходящего большую роль в такого рода роковых решениях играют и другие факторы. Один из них – пережитки имперского мышления. Оно оправдывает, «освящает» такого рода действия в регионе, который ты относишь к своей «сфере жизненных интересов» (пусть называемой «социалистическим содружеством»). И укоренившиеся идеологические стереотипы, согласно которым любой отход от твоих собственных представлений о том, что подобает социализму, а что – нет, становится равнозначным предательству, преступлению. Думаю, Брежнев разделял эти стереотипы, дал себя убедить, что предаст дело социализма и, уж во всяком случае, подорвет свои позиции как лидера КПСС и СССР, если не вмешается в ход событий. Мне рассказывал наш тогдашний посол в Чехословакии С.В. Червоненко, что где-то в июле 1968 года, соглашаясь с необходимостью все же продолжать поиск политического решения, использовать любую возможность уйти от применения военной силы или хотя бы его оттянуть, Брежнев сказал: если в Чехословакии победят «ревизионистские» тенденции, он будет вынужден уйти в отставку с поста генерального секретаря ЦК КПСС («Ведь получится, что я потерял Чехословакию»).

События в Чехословакии крайне негативно повлияли на политическое развитие нашей страны. Но, в свою очередь, нетерпимость, доведшая до военного вмешательства, в значительной мере объяснялась тем, что происходило у нас дома, консервативным сдвигом, который развивался после октябрьского пленума ЦК КПСС.

Мне кажется сегодня, что оптимизм, надежды, родившиеся у тех, кто работал с руководством в 1967 году, хотя и основывались на реальных впечатлениях, не учитывали тех настроений и политических тенденций, которые усиливались в стране.

Эти тенденции и обусловили сдвиг вправо.

Но это все же был сдвиг, а не полный поворот назад.

Речь, по существу, шла о новом, более капитулянтском в сравнении с тем, что сложился в 1966–1967 годах, компромиссе между линией XX и XXII съездов партии и тем, чего требовали перешедшие в контрнаступление консервативные силы. После августа 1968 года борьба между этими двумя направлениями политики не прекратилась. Так же, как не прекратились попытки перетянуть на свою сторону тех или иных руководителей, и, конечно, в первую очередь Л.И. Брежнева. Ее исход еще не был предрешен, она шла в разных сферах политики. Хотя в 1968 году соотношение сил уже заметно изменилось в пользу консерваторов.

«Ползучая ресталинизация» (1968–1974)

Я знаю немало конкретных людей, которые добивались ресталинизации, боролись за нее. Но эта политика едва ли осуществлялась на основе обсуждавшегося, продуманного решения руководства. Хотя по многим конкретным делам (что издавать, а что нет, какую дату как отмечать, о чем и как говорить в той или иной связи и т. д.) решения могли приниматься и принимались нередко на самом высоком уровне. Из них как раз и складывалась политика.

Существенно и другое. Сталинизм внедрялся в нашем обществе долго и самыми радикальными средствами – вплоть до массового террора. А потому он укоренился глубоко, много глубже, наверное, чем думал Хрущев, выступая на XX съезде. А также все те, кто сердцем, умом, душой приняли линию этого съезда.

О чем идет речь? О том прежде всего, что на руководящих постах, то есть у рычагов власти, оставалось множество людей, придерживавшихся сталинистских воззрений, которым было трудно, если не невозможно, найти себе место в жизни в любой иной политической и социальной структуре. Они просто не могли делать ничего другого, кроме как проводить волю «верхов» вниз, исполнять, подавлять инициативу и тем более инакомыслие. И быстро увядали в условиях открытой дискуссии, открытой политической борьбы – это со всей очевидностью выявилось уже позже, в годы перестройки.

Не менее, если не более серьезной причиной была неготовность значительной части общества к переменам. Множество людей было воспитано, запрограммировано всем прошлым на совершенно определенные формы поведения и реакции, не умело либо боялось проявлять инициативу, самостоятельно думать и действовать.

А потому ситуация сложилась своеобразная. Как только высшее руководство прекращало напор, усилия по десталинизации общества, общественное сознание и общественные институты почти автоматически, без дополнительных указаний сами возвращались на круги своя. Как встает кукла ванька-встанька, стоит только отпустить руку, удерживающую ее в лежачем положении. Или как заваливается на сторону велосипед, если перестаешь крутить педали.

Это, мне кажется, были главные движущие механизмы начавшейся после октября 1964-го, а особенно с конца 1968 года ресталинизации (впрочем, в последние годы правления Хрущева мы тоже с нею сталкивались). Я этот процесс ресталинизации назвал ползучим именно потому, что она не вводилась декретом, особым решением, а постепенно, шаг за шагом обволакивала общественную жизнь, закреплялась на одном рубеже за другим. Этому сознательно помогли те, кто хотел вернуться к сталинизму. Их усилия шли в основном по двум направлениям.

Одно – административные меры против всех, кто занимал антисталинистские позиции, решался поднять голос против наступления консерваторов. Эти меры, как правило, не были крайними. То есть арестовывали и судили редко. Но общепринятой практикой стали увольнения с работы, строгие партийные наказания, в том числе исключение из партии, все более изощренное преследование диссидентов, включая публичную компрометацию и травлю людей, «психушки», а также высылку за рубеж и лишение советского гражданства.

Об этих недостойных страницах нашей недавней истории написано уже довольно много. И мне добавить к этому почти нечего. Какими были цели такой политики? Субъективно одной из них, наверное, была защита устоев того, что тогдашнее руководство считало истинным социализмом, социалистическим порядком. Я не думаю, что при этом тон задавали люди столь циничные или даже просвещенные, чтобы понимать: и социализм, который они пытаются защищать, и их представления о нем деформированы, на деле они защищают авторитарные порядки, а конкретнее – свою власть и привилегии. Но объективно дело обстояло именно так. И поскольку представления сдвигались вправо, расширялось число идей и людей, которые становились объектами преследований. Политическая, духовная, нравственная атмосфера в обществе заметно ухудшалась.