Читать книгу "Такой же предатель, как мы - Джон Ле Карре"

— Что ж, добро пожаловать на стадион «Ролан Гаррос», Гейл Перкинс и Перри Мейкпис, — отвечает дель Оро с лучезарной улыбкой — Гейл начинает подозревать, что она у него наклеенная. — Приятно будет увидеться с вами после этого исторического матча. Если матч вообще состоится, — вздыхает он, театрально воздевая руки и укоризненно глядя на серое небо.

Но последнее слово остается за Димой:

— Я за тобой пришлю, слышишь, Профессор? Не вздумай меня кинуть. И завтра я тебя насмерть загоняю. Люблю Профессора, слышите, вы? — кричит он своим высокомерным молодым спутникам, которые стоят с безжизненными улыбками, и, напоследок еще раз заключив Перри в медвежьи объятия, неспешно движется вместе с ними дальше.

Глава 12

Сидя рядом с Перри в двенадцатом ряду западной трибуны «Ролан Гарроса», Гейл недоуменно рассматривает оркестр Республиканской гвардии — в латунных касках с красными кокардами, облегающих белых бриджах и высоких сапогах. Музыканты, готовясь к выступлению, в последний раз погромыхивают литаврами, продувают трубы; на деревянный помост поднимается дирижер и застывает, вскинув над головой руки. Его растопыренные пальцы начинают затейливый танец. Перри что-то говорит, но Гейл не слышит. Она поворачивается к нему, кладет голову на плечо, чтобы успокоиться, — ее бьет дрожь. Перри, на свой лад, тоже нервничает — она чувствует, как бьется его пульс, тук-тук.

— Это теннис или битва при Бородине? — весело кричит он, указывая на музыкантов в наполеоновской форме. Гейл переспрашивает, заливается смехом и стискивает руку Перри, чтобы вместе с ним вернуться в реальность.

— Все отлично! — вопит она ему в ухо. — Ты прекрасно справился, просто супер! Места замечательные. Молодец!

— Ты тоже! Дима отлично выглядит.

— Да. Но дети уже в Берне!

— Что?

— Тамара и малышки в Берне! Наташа тоже! А я-то думала, они будут здесь все вместе!

— Я тоже.

Впрочем, Перри разочарован куда меньше, чем Гейл.

Наполеоновский оркестр играет очень громко. Целые полки могли бы оглохнуть, маршируя под эту музыку.

— Ему не терпится снова с тобой сыграть, бедняге! — кричит Дулитл.

— Да, я заметил. — Мильтон улыбается и кивает.

— Завтра у тебя найдется время?

— Исключено. Слишком много дел, — отвечает он, непреклонно качая головой.

— Чего я и боялась. Все так сложно.

— Да уж, — соглашается он.

Они просто ребячатся — или в их души закрался страх? Поднеся руку Перри к губам, Гейл целует ее, потом прижимает к щеке: он, сам того не подозревая, растрогал ее чуть ли не до слез.

Сегодня, именно сегодня Перри должен наслаждаться вовсю, но не может! Наблюдать за игрой Федерера в финале открытого чемпионата — для него это все равно что смотреть, как Нижинский танцует в «Послеполуденном отдыхе фавна». Сколько раз Гейл сидела, свернувшись рядом с ним клубочком, перед телевизором на Примроуз-Хилл и притворялась, будто слушает бесконечные лекции о Федерере, идеальном спортсмене, каким хотел бы стать сам Перри. Федерер — полностью сформировавшаяся личность, Федерер бегает словно танцует, то укорачивая, то удлиняя шаг, чтобы перехитрить летящий мяч, выкроить доли секунды для определения нужной скорости и угла удара, у него сверхъестественная способность просчитывать (впрочем, ничего сверхъестественного, Гейл, всего лишь бесподобная координация глаз-тело-мозг).

— Я очень хочу, чтобы ты получил удовольствие! — кричит она ему на ухо, в качестве финального напутствия. — Просто выкинь все из головы! Я тебя люблю… я сказала, люблю тебя, идиот!

Гейл невинно разглядывает соседей. Кто это? Димины друзья? Или враги? Люди Гектора? Мы работаем практически без страховки.

Слева — блондинка с каменной челюстью, на бумажной шляпе — швейцарский крест, еще один — на просторной блузке.

Справа — пожилой пессимист в непромокаемой шапочке и накидке, он укрывается от дождя, который остальные как будто не замечают.

Сидящая позади француженка вместе с детьми во весь голос распевает «Марсельезу», возможно решив по ошибке, что Федерер — ее соотечественник.

Столь же беззаботно Гейл рассматривает толпу на открытых трибунах напротив.

— Видишь знакомых?! — кричит Перри.

— Нет. Я подумала — может быть, Барри тут.

— Барри?

— Один из наших адвокатов.

Что за чушь она несет? В суде действительно есть адвокат по имени Барри, но он ненавидит теннис и терпеть не может французов. Гейл проголодалась. Они не только оставили недопитым кофе в музее Родена, но и забыли перекусить. Эта мысль пробуждает в ней воспоминание о романе Берил Бейнбридж, в котором хозяйка дома в разгар званого ужина внезапно забывает, куда поставила пудинг. Гейл хочется поделиться шуткой:

— И куда же мы дели ланч?

Но Перри в кои-то веки не замечает аллюзии. Он смотрит на ряд панорамных окон по ту сторону корта. Белые скатерти на столах и суетящиеся официанты различимы даже сквозь дымчатые стекла, и Перри гадает, где именно находится VIP-ложа Димы. Гейл вновь ощущает Димины могучие объятия и по-детски непосредственное прикосновение его чресел к своему бедру. И запах перегара… Он пил вчера вечером или сегодня утром?

— Просто приводил свой мотор в норму, — отвечает Перри.

— Что?

— Мотор!

Наполеоновская гвардия покидает поле боя. Воцаряется напряженная тишина. Подвесная камера скользит над кортом на фоне угрюмого, затянутого тучами неба.

Наташа. Да или нет? Почему она не ответила на сообщение? Тамара в курсе? Может быть, именно поэтому она спешно увезла девочку в Берн? Нет. Наташа сама за себя решает. Она — не дочь Тамары. Ей-богу, эта женщина никому не годится в матери. Написать сейчас Наташе?

Только что встретили твоего папу. Смотрим, как играет Федерер. Ты беременна? Целую, Гейл.

Не смей.

Стадион взрывается аплодисментами. Появляется сначала Робин Содерлинг, затем Роджер Федерер — скромный и уверенный, как и подобает божеству. Перри подается вперед, плотно сжав губы. Он видит своего кумира.

Разминка. Федерер пропускает пару ударов слева. Содерлинг несколько раз парирует — довольно раздражительно для дружеского размена. Федерер в одиночестве делает две-три подачи, Содерлинг тоже. Разминка окончена. Куртки падают с плеч спортсменов — точь-в-точь ножны, соскальзывающие с клинка. Федерер в голубой рубашке поло, с красной «птичкой» на изнанке воротничка и еще одной — на головной повязке; Содерлинг в белой, с яркими желтыми росчерками.

Перри вновь переводит взгляд на тонированные окна лож, Гейл тоже. Ей кажется — или она действительно видит кремовый блейзер с золотым якорем на кармане, мелькающий в коричневой дымке за стеклами? Если есть на свете человек, с которым не следует садиться на заднее сиденье такси, то это — синьор Эмилио дель Оро, вот о чем Гейл хочет сказать Перри.