Читать книгу "Хуш. Роман одной недели - Ильдар Абузяров"

Понять и почувствовать, что слишком много на себя берет и что далеко не все в его власти. Этот город так много соединяет в себе и так много дает. И, как следствие, вскоре ты должен потерять нечто очень важное. Потерять самое ценное и единственное, что имеет, например, свою свободу. А может быть, потерять и самого себя в «Крестах». Ибо слишком много имеешь здесь, в пристанище шизофреников.

Здесь, где тебе неожиданно станет плохо. Где ты ощутишь себя полным ничтожеством. Где ты заболеешь и встретишь холодную женщину в постели, которая не согреет, не спасет. Где все ложно, все фальшиво, где слабый пол красит волосы в нереальные багряные и медно-рыжие цвета, чтобы компенсировать недостаток красок. Где даже деревья, словно бледные тени, ищут такую краску, чтобы сохла быстро, не разрушаясь и не осыпаясь под порывами сильного ветра с залива. И не смывалась мгновенно холодным душем дождя.

2

Спасаясь от этого дождя в середине февраля, я спускаюсь в пролетарскую блевалку-пивнушку на Васильевском острове. И встречаю здесь столько низко склонивших голову, подавленных и раздавленных обстоятельствами, как и ты, чудиков. И явственно ощущаю: им тоже плохо.

Ибо здесь, в срамной забегаловке, что находится в подвале, я ощущаю дух этого города. Да, только здесь, в замызганной, заплеванной забегаловке, где посетители ссутулили плечи и пригнули головы. Зачем они пришли сюда, эти странные люди? Неужели есть – не чудики ли они? Я глядел на них – на горбатых, как мосты, придавленных к мрамору столешниц, словно к граниту берегов, людей. На одинокую женщину с ребенком – чистую, светлую, как белая ночь, как летний сад. Зачем она зашла в такое странное, страшное место с этим ангелом? Не оттого ли, что здесь дешевле чем где бы то ни было? Здесь, среди бомжей и алкашей, где нет положительного примера и где ее ребенок смирно сидит с портфелем-рюкзаком, достав учебник и пытаясь, пока есть время, решать примеры. А она, белокурая и нежная, разворачивает бутерброд, вынимает из целлофана, чтобы как-то согреть и накормить малыша. Нет, это не бутерброд, это пышная ватрушка с мякотью творога, с ореолом желто-розового сосца в центре.

Мать-одиночка, мать-героиня, мадонна, думаю я, глядя на эту милую женщину… Никому и никогда еще не удавалось ей помочь. Никогда.

3

А вокруг нее пьяные мужчины. Алкоголики, бомжи, гастарбайтеры. И два солдатика жмутся, считают мелочь: «Давай уже, заказывай», – подталкивает один другого в спину. «Что, тогда по кофе и бутерброду?» – растерянно спрашивает первый, и по его затравленному голодному взгляду видно, как ему хочется кофе. Хочется и колется.

Если только смурное асфальтное, как и небо этого города, пойло, конечно, можно назвать кофе. Ячменный напиток, сваренный из ячменных зерен с Сенного базара, да еще разбавленный желтым порошком сухих сливок из пакетика.

– Мне не надо, – отвечает второй, – я лучше потом пива на улице дерябну.

Кто они: дембеля, дезертиры или отпускники? Или их выгнали из учебки, с учебных стрельб, чтобы научились стрелять для дедов сигареты и мелочь на водку? По внешнему виду – по желтым лицам и воспаленным глазам, по шинелям и бушлатам – их можно принять за дезориентированных деморализованных дизентерийных дезертиров…

ДДДД – стучат от холода зубы обоих. Разгромленная армия. Оборванные, замызганные, они словно отнимают у своих лошадей ячмень, а у дикарей собачатину и кошатину, что наверняка подают в этой забегаловке…

Не так же ли они возвращались сто лет назад с немецких фронтов, наводняя Петроград?

4

А в дальнем углу совершенно пьяная, опустившаяся и какая-то затравленная женщина с жалостью-завистью в глазах смотрит на маму с ребенком. Кто она? Почему спилась? Может, она бывшая подруга местной рок-звезды, что ездил, кутил и пьянствовал, не просыхая. Был когда-то псевдодиссидентом. Выступал в клубе «Сайгон» против войны во Вьетнаме и Афгане и вообще против всех войн. А теперь вот прославился и стал гуру. Обрел всемирную славу и заморскую веру. Поет другие песни и проповедует другие истины.

А она, когда-то во всем потакавшая возлюбленному в любимом деле и за этим делом поистаскавшаяся, еще недавно была частью богемы, женой кумира на гребне славы… И, пытаясь угнаться за просветленным, спилась просветленными горькими слезами любви. Женщины тоже склонны к алкоголизму. Дольше привыкают, но уже не излечиваются. К тому же стресс от ушедшей любви, когда кумир ее бросил… Она, наверное, до сих пор его любит и поет по подворотням его песни. Кто, спрашивается, за нее отомстит?

А вот мужик с азиатской внешностью не пьет. Пока еще не пьет, держится. Гастарбайтер – униженный пролетарий, прибывший в этот город на сезонный заработок. Побросавший на родине свои персиковые сады под цветочным одеялом и рисовые и чайные плантации. Хотя в этом городе долго без пшеничного и ячменного пития, на одном рисе и чае, не продержаться. Не так ли было перед революцией? Приехавшие из своих деревень и сел, кишлаков и аулов, спустившиеся с гор и небесных степей, становились дешевой рабочей силой и пушечным мясом…

5

Впрочем, больше всего меня интересуют не спивающиеся работяги и гастарбайтеры, не бородатые мудрецы и бомжи. А юный паренек в легкой куртке. Совсем пацан, что сидит, как-то оцепенев, положив руки на колени и уставившись в жирную точку-миску на столе. Перебирая губами и что-то бормоча себе под нос.

Кто он? Почему одет не по сезону?

Сбежал ли он из дома, из детской колонии, из части суворовского или кадетского училища, от дедов и офицеров?

А может, он сбежал из больницы, может, он больной, шизофреник, очередной, разговаривающий сам с собой и слышащий голоса чудик. Голоса людей, что встречаются ему на каждом шагу и нашептывают на ухо, что никто, кроме них, ему не поможет. Никто не спасет теплым словом. А лишь странным образом подтолкнет еще ближе к бездне.

Вот жирная тетка, изображающая из себя официантку, протискивается меж столиков и приносит ему горячий коктейль с соломинкой, а он, как корова с большими выпученными глазами и пухлыми губами, начинает ее жевать. Я же ловлю себя на мысли, что где-то это уже видел, где-то это со мной уже было.

Здесь, в забегаловке, седьмой гость – он как раз седьмой. Если считать мать с ребенком, пьянчужку-бомжишку, двух солдатиков, гастарбайтера. Чудик – седьмой. Я, получается, уже восьмой.

А когда, выпив свой напиток, он встает и направляется к выходу, я иду за ним. Потому что питерские чудики – это моя страсть. Они попадаются здесь везде и всюду, стоит только приглядеться. И я не очень расстраиваюсь, если теряю или упускаю из виду одного из них. Потому что в этом городе приходится больше всего чудиков на метр квадратный. А метры квадратные здесь самые эталонные, потому что это самый европейский город страны.

6

Идеально выстроенный европейский город. И Васильевский остров с идеально, словно линейками в школьной тетрадке, расчерченными линиями улиц. И вся твоя судьба в этом городе давно прописана, будто в прописях для первоклашек.