Читать книгу "Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов"

М. М. Пазовскому так же, как и мне, показалась не соответствующей действительности информация, полученная в краеведческом музее. Она явно противоречила тому, что дивизиям корпуса нашлось место у стелы Кургана славы. В его личной библиотеке в сборнике приказов Верховного главнокомандующего нашелся приказ № 59 от 14 января 1944 года, в котором говорится:

«В боях за овладение городами Мозырь и Калинковичи отличились войска генерал-лейтенанта Батова, генерал-лейтенанта Белова, генерал-лейтенанта Крюкова, генерал-майора Константинова, генерал-майора Иванова И.И…»

Однако, поскольку 2-й кавалерийский корпус (войска генерал-лейтенанта Крюкова) действительно не участвовали в уличных боях и на подступах в городу, оставалось не ясным, в чем именно состояло их участие в освобождении Мозыря.

На машине Пазовского мы объехали многие окрестности.

И в деревне Романовке (не уверен, что правильно называю это селение) мы посетили партизанский музей, в котором на стенде обнаружилась рукописная, весьма примитивная схема рейда 4-й дивизии корпуса, проходившего в заболоченной части Полесья при участии проводников партизанской бригады в обход Мозыря к выходу к Припяти у деревни Костюковичи. На противоположном берегу реки — знакомые мне по памяти деревни Беседки и Михновичи, железнодорожная линия Калинковичи — Житковичи.

Теперь многое прояснилось, хотя и предположительно: корпус был направлен в рейд в обход немецкой группировки с целью оседлать железную дорогу, связывавшую ее с тылами.

Возвратившись в Москву, я продолжил свои исследования. Тогда не было Интернета, и источниками информации могли быть поиски в музеях боевой славы московских школ № 259 и 618, хранящих воспоминания ветеранов корпуса, документы военной поры и беседы с ветеранами. Познакомился я с Изабеллой Севрюговой — вдовой начальника штаба 17-й гвардейской кавалерийской дивизии С. Н. Севрюгова, автора книги «Так это было (записки кавалериста)».

Получив на время эту книгу, я нашел там достаточно подробное описание рейда по Полесью с картой-схемой, иллюстрирующей бои у деревень Михновичи и Беседки.

Однако объективную оценку роли полесского рейда в достижении успеха в Мозырь-Калинковичской операции можно найти у немецкого историка Типпельскирха:

«Свои атаки против смежных флангов 2-й и 9-й армий южнее Березины русские сочетали с броском кавалерийского корпуса на Мозырь и Петриков. Если бы этому корпусу удалось перерезать неудобно расположенные коммуникации 2-й армии, шедшие из Мозыря на Пинск, снабжение армии было бы сорвано, ибо связи со Жлобином уже не было, а ведущая из Бобруйска в юго-западном направлении железная дорога находилась в руках крупных партизанских отрядов. К 11 января русские добились между Мозырем и Березиной такого значительного вклинения, что 2-я армия оказалась глубоко обойденной с севера.

Одновременно русская кавалерия теснила немецкие войска в направлении Петрикова. Гитлер вначале категорически запретил отход попавшей в тиски 2-й армии. Однако 13 и 14 января она все-таки вынуждена была под напором противника в исключительно тяжелых условиях отступить, и лишь поэтому ей в самый последний момент удалось избежать окружения».

Можно уверенно утверждать, что полесский рейд 2-го гвардейского кавалерийского корпуса сыграл решающую роль в Мозырь-Калинковичской операции: под явной угрозой окружения гитлеровцы начали эвакуацию, оставив Мозырь практически без серьезного сопротивления.

Теперь продолжу рассказ о том, что осталось в памяти рядового солдата, идущего в полковой колонне в «неведомую даль».

Было понятно, что направление нашего движения — куда-то в немецкие тылы: звуки канонады оставались далеко сзади. Продвигались с осторожностью: в середине колонны штабные тачанки, обоз с полковым имуществом, впереди двух спешенных эскадронов — передовое боевое охранение, сзади остальные два эскадрона, позади и с боков на расстоянии 50–100 метров от колонны — также боевое охранение. Днем на привалах запрещено разжигать костры, дым от них демаскировал расположение полка. Ночами, однако, несмотря на запрет, костры палили, обставляя их срубленными молодыми елками. Впрочем, начальство как бы не замечало нарушения запрета.

Внезапно наступила оттепель, и мы в своих валенках топаем по лужам, не разбирая дороги. Костры — возможность хоть немного подсушить валенки и согреть замерзшие ноги.

Движение то и дело прерывается: конные повозки застревают в болоте. Настилаем гать — лопатками за неимением топоров рубим тонкий лес, жердями укладываем прямо по мокрому снегу настил поперек движения, сверху, чтобы не разъезжались жерди под колесами тачанок, на настил укладываются вдоль движения бревна потолще, скрепляемые вицами (плетями из молодых елочек).

Сопровождавшая полк артиллерийская батарея 76-миллиметровых длинноствольных пушек отстала, безнадежно застряв в болоте. Остались только несколько полковых короткоствольных пушек на конной тяге, которые вытаскивали почти все время на руках. Ночью, останавливаясь на отдых у костров, дремали, переругиваясь, когда костер прогорал и наставала чья-то очередь идти за дровами. Собирать их в темноте по колено в снегу, проваливаясь в заполненные талой водой ямы, было дьявольски тяжело.

С рассветом раздавалась команда «Строиться!». Невыспавшиеся, усталые и голодные солдаты занимали свои места в строю, и движение продолжалось дальше по направлению, указываемому проводниками из партизан. Через некоторое время — привал, раздача каши, на ходу сваренной в походной полевой кухне, и — дальше, грызя по дороге окаменевшие от мороза ржаные сухари.

Кстати, о полевой кухне.

У нас во взводе связи и разведвзводе полевой кухней ведал огромного роста ефрейтор со смешной фамилией Бескопытный. Эту кухню именовали «Полтора хохла и одна кобыла». В условиях острого недостатка продуктов (подвоза ждать было неоткуда, местность, по которой проходил наш путь, была почти безлюдной, а много ли можно было везти с собой в обозе?) наш «Полтора хохла» умудрялся чем-то наполнять котел. На заброшенных лесных заимках и почти безлюдных кордонах лесников он находил в ямах и тайниках картошку, а на запущенных огородах какие-то съедобные овощи, и по сравнению с другими эскадронными кухнями содержимое его котла казалось питательнее.

Иногда вдруг натыкались на немецкий заслон-засаду. Подпустив строй поближе, из хорошо замаскированного дзота сидящие в нем дозорные поливали нас плотным пулеметным огнем. Раздавалась команда, полк рассыпался, охватывая огневую точку с флангов. Валился вместе со всеми на снег и я, стрелял из карабина по отблескам вспышек выстрелов туда, откуда струились визжащие трассы пулеметных очередей. Внезапно все затихало, раздавались только крики и стоны раненых. Зашедшие засаде в тыл обнаруживали, что она уже пуста, немцы успевали невредимыми ретироваться, оставив после себя лишь гору стреляных гильз.

Собирали раненых, хоронили убитых и продолжали движение дальше.

К концу декабря еще сильнее потеплело. Под ногами уже не только мокрый снег, а лужи ледяной воды, перемешанной с болотной грязью. Валенки напитались водой, отяжелевшие ноги еле тащились. Физическое изнурение достигло предела. Понурые, сгорбившиеся солдаты тянулись друг за другом, с трудом таща свою походную амуницию. Лошади, запряженные в тачанки, обессилевшие от непосильной нагрузки и бескормицы, падали в лужи. Их с трудом поднимали и, подпирая плечами повозки, двигались дальше.