Читать книгу "Ящик Пандоры - Марина Юденич"

Разумеется, официоз нынешних прощальных бесед-напутствий ничем не напоминал те долгие задушевные разговоры, сопровождаемые неизменным чаем, а случалось, и рюмкой-другой коньяка (тогда профессор еще употреблял алкоголь, чего категорически не делал теперь), с первыми пациентами, бывшими в полном смысле этого слова творениями его тонких нервных рук. Тогда все операции делал он сам, позволяя лучшим своим последователям-единомышленникам лишь ассистировать, и, выпуская в свет очередное свое произведение, он и боялся, и тревожился, и переживал за него, посему говорили они долго и задушевно.

Теперь ситуация была совершенно иной, но отказаться от этого ритуала профессор почему-то не хотел. Возможно, это была последняя нить, связующая его с тем дерзновенным процессом, почти бесконечно торимым ныне в нескольких блестяще оборудованных операционных клиники, от которого он отстоял теперь достаточно далеко. А может, это было подсознательное, эгоистичное весьма, стремление навсегда соединить столь радикальный переворот в жизни лично с ним, с его именем в сознании каждого пациента, покидающего клинику, укрепляя таким образом эту мысль и в сознании общества в целом. Не исключено, впрочем, что ни о чем подобном профессор ни сознательно, ни подсознательно не помышлял, а поступал так в силу годами сложившейся привычки.

Сегодня ему предстояло напутствовать перед началом новой самостоятельной жизни Валерию Игоревну Кузнецову, бывшую еще недавно Валерием Игоревичем Кузнецовым, двадцатишестилетним программистом из Нижнего Новгорода, потратившим на решение своей врожденной проблемы, как следовало из документов, более трех лет. Эти годы вместили в себя прохождение многочисленных комиссий, сначала на областном, а позже на федеральном уровне, ожидание своей очереди в клинике и сам процесс преображения, состоящий из весьма длительного цикла сложных операций.

«Упорный. Вернее, упорная, — с некоторой долей уважения подумал профессор, пролистывая историю болезни и наталкиваясь на упоминания о серьезных осложнениях и связанных с ними дополнительных операциях, которые пришлось перенести Валерии Кузнецовой. — Ну, посмотрим, что они там наваяли».

Женщина вошла в его кабинет уверенно и несколько даже вызывающе. Этот стиль поведения был профессору хорошо знаком. Он являл собой не что иное, как защитную психологическую реакцию очень ранимого, душевно хрупкого человека. «Да, вы все про меня знаете, вы, можно сказать, сотворили меня собственными руками, и для вас я, конечно, не женщина. По мне все равно, и я держусь так, как теперь буду держаться всегда: уверенно, гордо, любуясь собой и заставляя любоваться других. То, что знаете вы, останется в этих стенах, а их я покину уже через несколько минут. Так что извольте принимать меня теперь такой, какая я есть!» — говорил этот наивный эпатаж, как правило, присущий тем, кто пережил превращение наиболее мучительно и тяжко.

— Здравствуй, Лера, — негромко обратился к ней профессор в своей несколько расслабленной и слегка небрежной манере, которая лучше любой другой расставляла все и всех по своим местам, но про себя отметил отличную работу своей команды и несомненную завершенность внутреннего перевоплощения. Перед ним предстала действительно женщина, фигуру которой отличала, возможно, некоторая угловатость, а черты лица были немного крупноваты, но при всем том это была именно женщина, и беглый взгляд на нее не оставлял того странного ощущения, которое возникает зачастую при виде трансвестита. Ощущение это с трудом поддается описанию, но, возникая, оно заставляет оборачиваться вслед тому, кто вызвал его, со смутным чувством какого-то необъяснимого обмана и желанием разглядеть вроде ничем не примечательный объект получше. Здесь это ощущение не возникало даже смутно, причем необходимо заметить, что профессор оценивал продукт своего детища крайне взыскательным профессиональным взглядом.

Беседа их продолжалась чуть более двадцати минут, стороны обменялись традиционными в таких случаях любезностями, и Лера Кузнецова решительно покинула огромный профессорский кабинет, удаляясь довольно широким шагом, не лишенным, впрочем, некоторой необъяснимой грации.

«Умеем, черт возьми», — еще раз удовлетворенно подумал профессор, глядя вслед удаляющейся женщине, и тут же забыл о ее существовании на свете.

* * *

Через полчаса она уже шагала по шумной, пронизанной крепким морозцем улице, словно прихваченной каким-то особым, радостным, суетливым ажиотажем многоликой толпы, какой случается с людьми почему-то исключительно в преддверии Нового года, не имея ни малейшего представления, чем заняться дальше.

Разумеется, она не была совершенно бездомной и неприкаянной особой. В серой хрущевской пятиэтажке на далекой московской окраине ее ждала предусмотрительно купленная заранее крохотная квартирка, практически без мебели и даже без занавесок на окнах, но о том, чтобы ехать туда сейчас, не могло быть и речи.

Впервые она, полноправная гражданка этой страны Валерия Кузнецова, оказалась совершенно свободна, вольна в своих действиях, причем именно в том образе, о котором мучительно, до помутнения рассудка мечтала последние по меньшей мере десять — двенадцать лет, которого добивалась, претерпевая нравственные и физические мучения, долгих три года.

В сумочке у нее оставалась некоторая сумма денег, из тех, что долгие годы копил, вызывая насмешки приятелей и неприязнь родственников, новгородский программист Валерий Кузнецов. Львиная доля, разумеется, была истрачена, хотя основную операцию в клинике, вопреки существующим представлениям, сделали почти бесплатно. Однако потом она захотела сделать еще несколько пластических операций, которые стоили денег, но были, по ее мнению, совершенно необходимы. Ибо если и стоило приходить в этот мир заново, ценой таких неимоверных страданий, то уж никак не убогим мужеподобным существом, способным вызвать интерес разве что у спившихся обитателей привокзальных кафе и прочих грязных злачных мест, коими изобиловала Москва и где обретались подобного рода существа, дерзающие называть себя женщинами. Нет, нет и тысячу раз нет! Валерия пришла в этот мир, пережив второе рождение под холодным скальпелем хирурга, чтобы блистать, покорять и властвовать. Она пока очень смутно представляла себе, где предстоит ей блистать, кого покорять и над кем властвовать, но то, что ныне ей уготована судьба одной из тех женщин, что навсегда остаются в анналах истории именно как женщины, кем бы ни являлись они миру: великими царицами, прославленными актрисами или знаменитыми авантюристками, — она знала совершенно точно.

Пластические операции были ей совершенно необходимы. Равно как и прочие современные косметологические технологии, которые могли исправить практически любую ошибку природы и предоставить женщине именно ту деталь внешности, которая, по ее мнению, была ей необходима. Деньги таяли, но на свет постепенно являлось именно то существо, которое грезилось бессонными ночами замкнутому и угрюмому новгородскому программисту: царственно-высокая, худощавая женщина с ярко-серыми миндалевидными глазами, тонким, с легкой горбинкой носом, красиво очерченными волевыми губами и роскошной, воистину львиной гривой золотисто-русых волос, сияющим нимбом обрамляющих лицо.