Читать книгу "Грек Зорба - Никос Казандзакис"

- На то воля Всевышнего! - ответил монах и трижды перекрестился.

- Пройдоха этот Всевышний! - пробормотал Зорба, садясь в седло. - В путь!

Через минуту на плоскогорье появился окружённый холмами и соснами монастырь Пресвятой Девы. Безмятежный, весёлый, оторванный от мира, в глубине высокогорного зелёного ущелья, гармонично вписавшийся в пейзаж, где соседствуют благородство вершин и мягкость равнины, этот монастырь показался мне убежищем, чудесным образом выбранным для духовных свершений человека.

«Здесь, - думал я, - скромная и нежная душа могла бы придать религиозной восторженности величие человека. Это не крутая, сверхвысокая гора со сладострастной ленивой равниной, это именно та местность, где душа может возвыситься, не потеряв человеческой сути. Такой уголок, - говорил я себе, - воспитывает не героев или любителей наслаждений, тут люди приобщаются к высокой духовности».

К этой местности хорошо бы подошли грациозный замок античной Греции или весёлая мусульманская мечеть. Именно сюда должен был бы спускаться Господь в своём скромном человеческом обличье. Он бы ступал босыми ногами по весенней траве и спокойно беседовал с мирянами.

- Какое чудо, сколько уединения, какое блаженство! - шептал я. Мы спешились, прошли через ворота в виде круглой арки и поднялись в приёмную, где нам принесли традиционный поднос с раки, вареньем и кофе. Пришёл отец кастелян, нас окружили монахи, завязалась беседа. У них были хитрые взгляды, алчные губы, бороды, усы, подмышки, источавшие запах козла.

- Вы не принесли газету? - спросил с озабоченным видом один из монахов.

- Газету? - спросил я с удивлением. - Что вы будете с ней здесь делать?

- Газету, брат мой, чтобы узнать, что сталось с белым светом! - закричали два или три возмущённых монаха.

Вцепившись в перила балкона, они каркали наподобие ворон, со страстью говоря об Англии, России, Венизелосе и короле Греции. Мир оставил монахов, они же от него не отреклись. В их глазах виделась тоска по большим городам, магазинам, женщинам, газетам…

Один из монахов, дородный, волосатый, поднялся с сопением.

- Я хочу тебе кое-что показать, - обратился он ко мне, - и ты скажешь, что об этом думаешь. Схожу принесу. Сложив короткие волосатые руки на животе, волоча суконные шлёпанцы, монах исчез за дверью. Остальные монахи злобно ухмыльнулись.

- Отец Дометиос, - сказал отец кастелян, - опять принесёт свою глиняную монашку. Видно, дьявол ему её подсунул: однажды, когда Дометиос копал в саду, он её и нашёл. Принёс в свою келью и с тех пор, бедняга, потерял сон. Пожалуй, он и голову скоро потеряет.

Зорба встал. Он задыхался.

- Мы пришли, чтобы повидать святого игумена, - сказал он, - и подписать бумаги.

- Святого игумена сейчас нет, - ответил отец кастелян, - он с утра уехал в деревню. Уж потерпите.

В эту минуту вернулся отец Дометиос, на вытянутых руках он торжественно что-то нёс, словно это был потир для причастия.

- Вот! - сказал он, осторожно приоткрывая ладони. Я подошёл. Малюсенькая танагрская статуэтка - полуобнажённая, кокетливая, улыбающаяся - лежала на пухлых ладонях монаха. Единственной рукой она поддерживала свою головку.

- Она держит свою головку так, - сказал Дометиос, - будто у неё внутри драгоценный камень, может, бриллиант или жемчужина. Что ты об этом думаешь?

- Я думаю, - сказал с желчью один из монахов, - что у неё болит голова.

Однако толстый Дометиос, распустив свои отвислые, как у козла, губы, нетерпеливо смотрел на меня.

- Я думаю, её надо разбить и посмотреть, что у неё там, - сказал он, - я больше не могу сомкнуть глаз… Вдруг у неё внутри бриллиант?

Я смотрел на грациозную статуэтку девушки с упругой маленькой грудью, пребывающую здесь, в запахе ладана, среди распятых богов, проклинающих плоть, смех и объятия. Боже! Если бы я мог её спасти!

Зорба взял глиняную статуэтку и погладил её стройное тело, его пальцы, дрожа, задержались на упругой остроконечной груди.

- Ты что, отче, не видишь, - сказал он, - это же дьявол? Это он, собственной персоной, тут невозможно ошибиться. Не беспокойся, я этого негодяя хорошо знаю. Посмотри на эту грудь, отец Дометиос, округлая, упругая, совсем юная. Именно такой и бывает грудь дьявола, я в этом кое-что понимаю! На пороге появился молодой монах. Его волосы на солнце отливали золотом, круглое лицо было покрыто нежным пушком.

Монах, язык которого был ядовит, как у гадюки, подмигнул отцу кастеляну. Оба они хитро заулыбались.

- Отец Дометиос, - заговорили они, - это твой послушник, Габриэль. Монах тотчас схватил маленькую глиняную женщину и покатился, наподобие бочки к двери. Красивый послушник, молча, чётким шагом шёл впереди. Оба они вскоре исчезли в конце длинного обветшалого коридора.

Я сделал знак Зорбе, и мы вышли. Погода была мягкая и тёплая. Посреди двора источало аромат цветущее апельсиновое дерево. Около него из античной мраморной головы барана с журчанием текла вода. Я сунул голову под струю и почувствовал прохладу.

- Скажи-ка, что это за типы, - сказал Зорба с отвращением. - Ни мужчины, ни бабы, мулы какие-то! Чёрт возьми! Да пусть они повесятся! Мой товарищ тоже подставил голову под холодную струю и засмеялся.

- Тьфу! Пусть они все повесятся! - повторил он. - У них внутри сидит дьявол. Одному нужна жена, другому проститутка, третьему деньги, четвёртому газеты… толпа дураков! Почему они не спустятся к людям, чтобы насытиться всем этим и прочистить себе мозги! Он закурил сигарету и уселся на скамью под цветущим апельсиновым деревом.

- Знаешь, что я делаю, когда чего-нибудь очень хочу? Я нажираюсь до отвращения, чтобы покончить с этим и больше не думать. А если думать, то испытывая при этом тошноту. Когда я был подростком, я безумно любил вишни. Денег у меня было тогда не так много, и я мог покупать только понемножку. Съев, мне хотелось ещё. День и ночь я думал только о вишнях, исходил слюной, чистое наказание! Однажды я разозлился или мне стало очень стыдно, точно не помню! Мне показалось, что вишни делают со мной, что хотят, я становлюсь просто смешным. Как же я тогда поступил? Поднявшись среди ночи и украдкой обшарив карманы своего отца, я нашёл серебряный меджиди. Я его стащил и рано утром пошёл к зеленщику. Купив у него целую корзину вишен, устроился в канаве и начал есть. Я их ел до тех пор, пока не раздулся. В конце концов, у меня заболел живот, и меня стошнило. Меня рвало и рвало, хозяин, и с того дня с вишнями было покончено. Не могу их видеть даже нарисованными. Я стал свободен. Я смотрел на них и говорил: плевать мне на вас! Позже то же самое проделано с вином и табаком. Я продолжаю пить и курить, но когда захочу, гоп! И конец. Я больше не подчиняюсь страстям. Касаемо родных мест - то же самое. Когда у меня бывала к ним тяга, я набивал себя ими вот до сих пор, меня рвало, и я избавлялся.

- А как насчёт женщин? - спросил я.