Читать книгу "Вкус блаженства - Элоиза Джеймс"

– Откуда вам известно, что это был чулан? – удивился Дарлингтон.

– Боже, да я просто открыла дверь и проверила.

– Господи, какая предприимчивость! А если бы ее любовник все еще находился там неглиже или был совсем обнажен?

Гризелда рассмеялась:

– Увы, там оказалась всего лишь маленькая комнатушка, а в ней несколько ведер да пара швабр.

– Но что бы вы стали делать, если бы там оказался один из принцев крови, поправляющий чулки?

Гризелда хихикнула.

– По правде говоря, я даже не подумала о том, что эту комнату можно использовать для подобных целей, и вспомнила об этом случае, только когда начала читать мемуары Хеллгейта и поняла, о ком идет речь. Должно быть, герцогиня использует эту комнату постоянно.

– Возможно. – Чарлз пожал плечами. – И все же гораздо интереснее другое: откуда вам известно, что она встречалась в этой комнате с Хеллгейтом? Скорее всего этот чулан и еще несколько подобных ему известны многим завсегдатаям светского общества. Но вы, моя дорогая, – Чарлз потянулся к ней и шутливо дотронулся до носа, – весьма добродетельная женщина.

– Я не добродетельная, – возразила Гризелда. – Как вы можете это говорить, когда я сижу напротив вас в вашем доме, а рядом никого, кто мог бы следить за моей нравственностью?

– Вдобавок на вас нет платья, – усмехнулся Дарлингтон.

– И корсета тоже, – прошептала Гризелда, чувствуя мягкое прикосновение хлопчатобумажной сорочки к груди.

– Верно. К тому же в доме нет слуг.

Гризелда не могла понять, как случилось, что она оказалась лежащей на столе плашмя: сама ли она приняла такое положение или Дарлингтон поднял и уложил ее. У Гризелды лишь мелькнула мысль, что если до нынешней ночи она и обладала какой-то добродетелью, то теперь от нее не осталось и следа.

Для человека со скромным любовным опытом Дарлингтон обладал завидной фантазией. Сорочка Гризелды распахнулась, но когда его взору предстала кремовая плоть, полная соблазнительных изгибов, он не стал сразу на нее набрасываться, а принялся осторожно раскладывать на влажном теле прохладные ломтики яблока.

– Представьте, что вы яблочный торт французского производства. Это значит, что я обязан съесть все ломтики, не укусив вас.

То, что началось как шутка, сопровождавшаяся смехом и легкими укусами, потому что Чарлз оказался очень неловким и постоянно промахивался мимо ломтика, постепенно сменилось чем-то совсем другим. И все это произошло по вине яблока.

Что же касается сыра... Но это уже другая история.

Глава 34

Сказать, что это повергло меня в отчаяние, означает преуменьшить мои страдания. Мое дорогое Горчичное Зернышко была ниспослана мне, чтобы спасти запятнанную пороком душу, удерживать от связей с другими женщинами и заставить следовать по пути добродетели.

Вместо этого, любезный читатель, она скончалась прежде, чем я сумел убедить ее позволить мне прикоснуться к ней под одеялом. Короче говоря, она умерла, не познав наслаждения, которое способна испытывать женщина. Уверен, это будет тяготить меня вплоть до желанной и благословенной смерти.

Из мемуаров графа Хеллгейта

Джози никак не могла уснуть. Никогда еще она не испытывала такого ощущения потерянности и бессилия. Когда она попыталась сказать Мейну правду о том, что вовсе не подверглась насилию, мужество ее оставило, так что он по-прежнему продолжал считать ее обесчещенной.

Если в мире и существовала женщина, столь неспособная заговорить о нестерпимой ситуации, то это она. Она могла бы высказать это прямо или в изящной форме: «Я осталась нетронутой, этой гнусной змее не удалось...» А может, так: «Я швырнула в него полную лопату навоза...»

В конце концов все эти фразы смешались в ее сознании. Правда заключалась в том, что она целый год размышляла о том, как бы заманить в ловушку этого мужчину и женить на себе, а теперь, когда это произошло, на нее обрушилась вся тяжесть совершенного. Причиной тому были романы издательства «Минерва пресс», в которых никто не беспокоился о последствиях предпринятых действий.

Голова у Джози закружилась, когда она осознала всю чудовищность своего преступления. Она вышла замуж, введя Мейна в заблуждение, позволила ему принести жертву, повела себя как интриганка, как ужасная, бесстыдная, дешевая потаскушка.

Ее утешало только то, что она ни у кого не украла Мейна. Разумеется, Сильви ни за что не примет его снова после того, как говорила с ним с таким отвращением...

Правда, Мейн мог бы жениться на другой леди с такой же изящной фигурой, как у Сильви. Джози подавила готовые пролиться слезы. По сравнению с Сильви она казалась себе огромным неуклюжим животным, состоящим из плоти.

Чуть позже Джози вздохнула и, оглядевшись, вспомнила, что находится в незнакомом доме, принадлежавшем мужчине, который скорее всего захочет аннулировать их брак завтра же.

У нее начиналась жестокая головная боль, и не важно, что она думала об этом, но унижение, предстоявшее ей утром, не шло ни в какое сравнение с прежними, потому что за завтраком, когда подадут рогалики, она собиралась признаться Мейну, что она virgo intacto[1]. Латынь Джози выбрала, чтобы не поняли лакеи. Правда, она не была уверена в правильности латинских слов.

Virgo immaculata звучало гораздо лучше и казалось более знакомым. Immaculata означает «непорочная». Возможно, следовало остановиться именно на этом. Она все еще колебалась, какое слово выбрать: immaculata – «непорочная» или intacto – «нетронутая».

Получасом позже Джози уже не сомневалась в том, что свихнулась. Если бы она все еще оставалась в доме Рейфа, то могла бы справиться в латинском словаре.

В итоге у нее наконец созрело решение: она отправится в библиотеку Мейна и найдет нужные слова, потому что просто не могла заставить себя произнести «Я девственница» по-английски.

Когда Джози крадучись вышла из своей комнаты, в доме стояла полная тишина. Должно быть, дверь на самой верхней лестничной площадке вела в его спальню. Джози прошла мимо нее на цыпочках – можно было не сомневаться, что она умерла бы на месте, если бы он проснулся.

Спустившись по лестнице, Джози вошла в холл – полукруглое помещение с мраморным полом и стенами, увешанными портретами, на одном из которых, судя по всему, была изображена мать Мейна. Джози сразу заворожила тонкая талия графини. Лицо ее выражало безусловную уверенность женщины, никогда не испытывавшей унижения или предательского желания съесть еще один кекс, намазанный маслом.

Решимость Джози еще более укрепилась. Мать Мейна была француженкой, как и Сильви, а каждому известно, что все француженки стройны и изящны. Дом Мейна выглядел как раз таким, в каком могла бы царить в качестве хозяйки Сильви.