Читать книгу "Соблазн быть счастливым - Лоренцо Мароне"

потребовал, чтобы мы отправились в находившийся тут же напротив зоопарк – подтвердив тем самым мою теорию, согласно которой нужно как можно меньше уступать другим, и тогда у них не будет появляться в отношении тебя излишних ожиданий. Так или иначе, но после того, как я уже был сыт по горло пиратами, космическими кораблями, лошадками и драконами, мне пришлось вдобавок присутствовать при печальном зрелище, наблюдая за зверями в клетках – еще один опыт, которого я бы с удовольствием избежал.

Я узнал, что фламинго обязан своим розовым цветом микроскопическим рачкам, которыми он питается, что лишь пятнадцать процентов новорожденных птенцов страуса выживают в первый год своей жизни из-за большого количества хищников и что черные лебеди моногамны и проводят всю свою жизнь в компании одной-единственной подруги. Было бы довольно смешно, если бы и мы становились того же цвета, что и употребляемая нами пища, и какой бы было трагедией, если бы лишь незначительный процент малышей достигал взрослого возраста. А уж надеяться на то, что человек также будет моногамен и проведет жизнь рядом с единственным спутником, вообще не приходится. На такой подвиг способны только отдельные виды животных.

В любом случае на выходе из зоопарка я был доволен, что подарил моему внуку воспоминание, которое, вполне возможно, он пронесет с собой большую часть жизни. И поэтому в безмятежном, благодушном настроении я шел по улице вместе с Федерико, когда навстречу мне вдруг попался мой отвратительный сосед по дому. На самом деле он шел по противоположному тротуару и меня не заметил. Он только что вышел из банка вместе с двумя другими людьми: все они смеялись и перешучивались. Увидев его таким спокойным и уверенным в себе, в прекрасном темном пиджаке, я даже на секунду засомневался, что речь идет о том самом человеке, который сделал с Эммой то, что он сделал. Я смотрел и не мог оторвать от них глаз – от этих беззаботно болтавших и жестикулировавших хорошо одетых парней: они ничем не отличались от сотен других и потому были почти невидимы: три призрака, которые, если бы среди них не оказалось его, промелькнули бы на мгновение перед моими глазами, чтобы затем бесследно кануть, раствориться в событиях дня, как утренние тучки.

На первый взгляд в моем соседе не было ничего настораживающего: элегантный, открытое улыбающееся лицо, внушающий доверие вид. И тем не менее от одного взгляда на него по мне пробегала дрожь. Как может человек иметь два разных обличья? Как одно может не сказываться на другом? И почему для посторонних зло часто неуловимо? Может быть, потому, что оно прячется в мрачных глубинах, не поднимаясь на поверхность. Как облака, краешек которых позолочен лучами солнца, но в середине они черные и полны ярости.

– Кто это? – внезапно спросил Федерико.

– Один друг, – ответил я не колеблясь.

Я продолжал пристально смотреть на врага, пока он наконец меня не заметил. Только тогда улыбка на его лице погасла. Я не трус – во всяком случае, я каждый день борюсь, чтобы не быть им, – и все же под взглядом его звериных, хищнических глаз я почувствовал нечто очень похожее на страх. Однако потом я сказал себе, что это он должен меня бояться, а не наоборот, так что я выдержал его взгляд и не отводил глаз, пока этот скользкий тип не повернулся ко мне спиной и не удалился. Затем и я снова пошел своей дорогой, держа за руку Федерико.

– Ты с ним не поздороваешься? – спросил он.

– В другой раз, – ответил я.

Сразу после этого мне пришлось заскочить в первый попавшийся бар и бегом устремиться в туалет. Еще несколько секунд, и я бы намочил штаны.

Стеклянный шар

Звук бьющейся посуды. Истошный крик, потом глухой удар. Еще один крик. Я включаю свет, сажусь повыше на кровати и замираю в ожидании. Вскоре я вновь слышу какую-то возню, как будто двигают мебель и волочат по полу стулья, а потом звон стекла, бьющегося об пол. Новые крики. Я встаю и надеваю халат. Уже в коридоре я слышу, как соседская дверь открывается. Кто-то сбегает вниз по лестнице, и я спешу к окну. Спустя несколько секунд он выходит из подъезда и направляется прямиком к машине. Выскочив на площадку, я обнаруживаю, что там меня уже ждет Элеонора Витальяно. Она в оцепенении смотрит на приоткрытую дверь Эммы.

– Ты слышал? – шепчет она.

Я киваю, у меня нет времени заниматься кошатницей. Подойдя к двери, я открываю ее нараспашку. Элеонора следует за мной по пятам, дыша мне в затылок.

– Элеонора, будь любезна! – не слишком вежливо восклицаю я.

Она что-то бормочет и делает шаг назад. Я нажимаю на кнопку дверного звонка, хотя руки у меня дрожат сильнее обычного. Если эта история сегодня же не закончится, клянусь, что я пойду в полицию.

Эмма не отвечает. Мне следовало бы сразу же бежать внутрь, однако я остаюсь у порога: что-то меня удерживает, и это не Элеонора Витальяно, которая, наоборот, почти подталкивает меня взглядом. Меня терзает страх – настоящий страх, который человек испытывает всего несколько раз в жизни и который парализует тебе тело и мысли. Но проблема в том, что в моем возрасте нельзя слишком сильно к нему прислушиваться – иначе ты окажешься в кресле и будешь сидеть, наблюдая за миром лишь издалека, как Марино. Поэтому я решительно делаю шаг вперед и захожу в квартиру.

В прихожей темно, свет проникает только из комнаты справа в конце коридора. Мне хочется бежать туда, чтобы убедиться, что Эмма в порядке, но ноги меня не слушаются, голова кружится, а катаракта не позволяет различать предметы в темноте. Так что я продвигаюсь по коридору потихоньку, выставив перед собой дрожащие руки и нащупывая дорогу, чтобы не споткнуться о мебель.

На кухне Эммы нет: есть вдребезги разбитые стаканы и тарелки, опрокинутый стул, три выдвинутых ящика. Потом я замечаю алые пятна на полу. Это кровь. Капли следуют одна за другой – как крошки, которые бросали Гензель и Гретель, – указывая мне путь.

– Эмма, – шепотом зову я.

Она не отвечает. Господи, прошу тебя, сделай так, чтобы с ней было все в порядке, чтобы я мог умереть, не становясь свидетелем очередной трагедии. Я включаю в коридоре свет. Капли крови ведут меня в ванную. Полотенца валяются на полу, так же, как и мыло, стакан для зубных щеток, занавеска от ванны. Капли здесь уже превратились в следы босых ног.

Мне нужно помочиться.

С лестничной площадки доносится голос кошатницы, вот только мне не удается расслышать ее слов – мне кажется, что между мной и миром легла какая-то пелена и я вернулся в