Читать книгу "Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский"

города, а мне тут жить дальше, а с Рутт не забалуешь, сживет со свету в мгновение ока.

– И как сживет?

– Да разве мало способов? – шептал сержант. – Много, господин, много. Уж и не знаю, какой захочет употребить.

– Ну, к примеру, захочет меня сжить со свету. Людей лихих наймет?

– Нет, вас не отважится резать. Вас отравят, они ж все отравительницы. У каждой склянка с зельем завсегда под юбкой. Все отравительницы, все… А Рутт главная среди них, она первая стала купцов спаивать зельем до беспамятства, когда я еще только на службу подался.

Тут на лестнице появился Сыч, и сержант сразу же смолк.

Волков вышел на улицу, а там солнце, тепло было, весна надвигалась уже по-настоящему. День к концу катился, а улица забита возами и телегами так, что разъехаться на перекрестке не могли. Вдоль улицы бабы в чистых передниках выходили из свежевыбеленных, аккуратных домиков, выставляли на табуретках хлеба, колбасы, кренделя с солью и домашнее пиво. Недалеко от здания тюрьмы башмачник вынес целую доску с добротными башмаками. Дети бегали, ругались и скандалили, все были в хорошей одежде, но уже перепачканной в дорожной грязи. А бабы, расставив снедь на продажу, брали метлы и мели от своих домов сор на большую дорогу, под колеса бесконечных телег. Хороший город Хоккенхайм, богатый и трудолюбивый. Только вот захотелось Волкову отсюда уехать побыстрее. Больно уж странные дела тут творились. Не хотелось ему сгинуть тут, как купчишке какому.

Пришел Сыч, встал рядом, стоял, молчал, но недолго:

– Ну, экселенц, что делать будем? Думаю, Вильму и Ганса мы уже не увидим.

Волков понял, что это только начало разговора, хитрый Фриц Ламме заходил издалека. Кавалер смотрел на помощника, чуть улыбаясь и уже зная, куда будет гнуть Сыч. А тот, увидав усмешку на лице кавалера, замолчал, вздохнул обреченно.

– Что, тебе тоже страшно с Рябой Рутт связываться? – все еще улыбаясь, спросил Волков.

– Так вы ж сами видели их морды, когда они об этой бабе говорили – даже сержант, и тот ее боится до смерти. Все ее боятся. Кроме вас, видно…

Волков стал серьезен и даже строг и говорил при этом холодно:

– Мы не они, нам бояться не положено.

Фриц Ламме опять вздохнул, почесал щетину на горле.

– Ну, не положено – значит, не положено. – Он помолчал, раздумывая, и заговорил снова: – Ну, раз Рябой Рутт будем любопытствовать, нам придется самим для вас готовить, а то ведь неохота смотреть, как вы корчитесь от отравы. Слыхали, эти все говорили, что она с зельями знается. Теперь пусть Ёган опять вам стряпает. Вам не позавидуешь, готовщик он никакой.

Вот тут, впрочем, как и всегда, Сыч был прав. Волков об этом даже и не подумал. Он кивнул согласно.

– Да, сами на базар ходить будем, еду вам покупать. И девку эту приблудную, эту Эльзу Фукс, в покои тоже лучше не допускать. Мало ли, передадут ей дрянь какую-нибудь, намажет стакан ваш.

И тут Фриц Ламме оказался прав. И он продолжил:

– И броню под одеждой носить, и об оружии быть все время. И кого-то нужно в покоях оставлять, когда уходить станем.

И опять он был прав. Всегда он прав.

– Пойдем-ка, поедим доброй еды, пока Ёган готовить не начал, – сказал кавалер.

– Это да, уж поешьте. А потом только стряпня Ёгана или вон у баб на улице покупать придется.

Тут раздался звон в небе. Пошел, полетел над городом, красивый и певучий. Раньше кавалер думал, что это церковь к вечерне зовет, но тут Сыч ему пояснил:

– Ишь как звенят часы-то на ратуше. Чудное дело – часы.

Волков и сам так считал, но он уже настроился на ужин. Бой часов он мог послушать и в седле, едучи в свой дорогой постоялый двор, где в последний раз собирался заказать хороший ужин.

Глава 19

Господин фон Гевен, бессменный бургомистр города Хоккенхайма, уже устал от работы. Целый день его одолевали посетители, просители и жалобщики, а еще он хотел решить вопрос с выделением земли под красильни, о которых уже второй год просила гильдия ткачей и гильдия торговцев сукном. Просили землю рядом с рекой. Вопрос давно назрел, но земли были уж слишком дороги, да и противников оказалось много: и трактиры рядом стояли, и лавки, и дома с честными горожанами, а не с голытьбой пришлой. И никто не хотел, чтобы рядом появились вонючие красильни. И дело тут не в его корысти или желании, красильни действительно оказались бы неплохи для города, в этом вонючем бизнесе водились неплохие деньги. И им всегда требовались рабочие. Фон Гевен вздыхал всепонимающе и разводил руками, в очередной раз слушая представителей ткачей и торговцев сукном. И в очередной раз готов был сказать, что жители не желают такого соседства рядом со своими домами.

Он уже про себя решил, что свалит этот вопрос на голову городского совета. Он всегда так делал в затруднительных ситуациях. А зачем еще нужны еще эти дармоеды советники? И только собрался объявить об этом, как дверь в залу, где он вел беседы с посетителями, отворилась, и без спроса вошел его секретарь, на подносе неся письмо. Чтобы секретарь осмелился на такое, требовались веские причины. И как только городской голова увидел почерк, так понял, что такие причины у секретаря были.

Сердце важного мужчины забилось учащенно, когда он брал письмо с подноса. В прошлый раз оно билось от предвкушения романтического свидания, а теперь к этому сладкому чувству ожидания маленького счастья прибавилось еще и неприятное волнение. Он не выполнил просьбу той, чье послание держал в руке. Нет, конечно, он предпринял кое-какие шаги, но выяснить, зачем приехал в город какой-то божий рыцарь – друг важного барона, он не смог. Даже умный его помощник, лейтенант стражи, не смог за долгой беседой с выпивкой разговорить этого рыцаря. Бургомистр, извинившись перед посетителями, развернул письмо и прочитал такие слова:

«Здрав будь во веки веков, свет глаз моих. Жаль напоминать тебе, но время идет, а дело-то не делается. Человек, что пришел в город, оказался резв и хитер, что крот. Роет ямы вокруг и лезет в сады чужие. Всем досаждает. Около всех ходит. А ты беспечен. Как стемнеет, приходи ко мне, поговорить я с тобой хочу. И хочет матушка слышать голос твой. Она неспокойна. Твоя А.».

Вроде и слова простые, а досточтимый бургомистр фон Гевен побледнел, стало ему душно. Он встал, пошел к комоду, налил себе вина и