Читать книгу "Тебе желаю счастья - Олли Ро"

— Пей, — приказала женщина, и я почувствовал, как подкашиваются мои ноги, а разум уплывает куда-то во мрак.

Это конец, подумал я…

— Хоспади, и откуда только взялся такой придурок на мою голову, — хрипло приговаривала Марта Антониевна, тщательно приводя меня в чувства нашатырным спиртом и хлесткими ударами довольно тяжелой руки по щекам.

— Что с ними? — вцепился я в руку женщины, вынуждая остановить избиение себя и ответить на мой вопрос.

— Пей, сказала, а то уколю!

Оценив серьезность намерений этой суровой женщины, я покорно принял из ее рук мерный стаканчик, залпом опрокинул в себя микстуру и запил мерзкую жидкость целым стаканом воды.

— Кукушкиной твоей операцию ночью сделали.

Сердце забарахлило, будто старый мотор отечественной шестерки, неровно стуча вхолостую, ибо кровь застыла в жилах. Мне вдруг показалось, что затылком я ощутил дыхание самой смерти.

Даже не знал, что настолько мнительный.

— Что почем, не знаю, — добавила Марта Антониевна, обеспокоенно следя за моим лицом, — Но вроде как операция прошла успешно. Сейчас она в интенсивной терапии. Тебя туда не пустят. Если все будет хорошо, завтра ее переведут в обычную палату, а там уже и посетители разрешены. Сейчас она отходит от наркоза. Не волнуйся, уверена, за ней хорошо приглядывают. Завтра я в день работаю, постараюсь что-нибудь выведать для тебя. Но, может, к тому времени ты и сам все узнаешь, чай не чужой человек. Отец как-никак. Пакеты свои оставляй, я все передам. В восемь утра откроется центральный вход, там у охранника попросишь, чтобы вызвали Белкина Матвея Григорьевича. Это врач ее. Поговори с ним. Может, что и выяснишь. Больше, карасик, ничем пока помочь не могу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но Матвей Григорьевич ко мне так и не спустился. Охранник попросту не смог дозвониться до него, врач был чрезвычайно занят. Похоже, у него выдалась не самая легкая смена. Сначала привезли еще кого-то на скорой, потом у кого-то возникли какие-то осложнения, а потом мужчина и вовсе, словно Элвис, покинул здание.

Врач, заступивший на смену, с которым мне все же удалось поговорить, изъяснялся очень пространно. Все, что я понял, это то, что жизни Анжелы ничего не угрожает. Подтвердил, что ночью ей сделали операцию, но какую именно не уточнил, потому как пациентка настояла на полной конфиденциальности. Посоветовал связаться с ней напрямую для получения каких-либо подробностей.

И только я открыл рот, чтобы спросить о ребенке, как в коридор, где мы общались, влетела медсестра и словно вихрь смела врача на срочные роды.

И тогда я решил задействовать тяжелую артиллерию. Позвонил Анжелиной матери.

Как оказалось, женщина тоже была не в курсе. Причем вообще не подозревала ни о беременности своей дочери, ни о ночной операции. Было неудобно и совестно сообщать ей о таком по телефону, но я был близок к отчаянию. Пожаловался на то, что мне ничего не говорят и никуда не пускают, поскольку я не родственник, выслушал порицание за то, что не позвонил ночью и получил приказ оставаться на месте и ждать ее прибытия.

С матерью Анжелы у меня сложились хорошие отношения. Это добропорядочная и милая женщина всегда относилась ко мне с теплом и любовью. Часто в самых разных спорах (даже мелких и незначительных) вставала на мою сторону и вообще в сердцах сетовала, что не очень хорошо воспитала дочь. Я, конечно, был с ней не согласен. Как в том, что из нее получился плохой воспитатель, так и в том, что Анжела вообще имела какие-либо изъяны. Об этом не стеснялся говорить вслух. Тогда женщина начинала сетовать на меня и предупреждать, чтобы я потом не жаловался, потому как сам избаловал их дочь своим слепым обожанием.

И мы смеялись.

Я всегда считал эти наши разговоры просто шуткой. А теперь вдруг задумался, насколько серьезно говорила женщина.

Сидел на первом этаже у поста охраны, ожидал Кукушкину-старшую и пролистывал страницы наших с Анжелой отношений, оценивая их трезво, как бы со стороны, а не через призму влюбленности. Слепой и необъективной, как всегда говорила мать Анжелы.

И как-то не нравилось мне то, что я видел.

Могло ли все оказаться в действительности так, что в наших с Анжелой отношениях я не видел ничего дальше собственного носа, которым уткнулся в тонкую шею предмету своего обожания, в то время как она лишь позволяла себя любить.

Честно говоря, было неприятно. И верить не хотелось. Скорее всего, я просто подсознательно ищу себе оправдания. Делаю Анжелу соучастницей, равно виновной в моей измене.

От этого стало еще хуже.

Почувствовал себя последним уродом.

В широкие двери, словно ледокол «Арктика» стремительно ворвалась Татьяна Викторовна Кукушкина, решительно рассекая преграды из снующих туда-сюда людей на своем пути.

— Станислав!

Я подскочил к ней навстречу, и все вокруг этой женщины закружилось в водовороте лиц и голосов. Для Татьяны Викторовны не существовало преград на пути к собственной дочери. Уже через полчаса мы стояли у порога палаты интенсивной терапии, за дверью которой находилась Анжела.

Меня не пустили. Со мной даже не говорили. Кукушкина-старшая, знающая всю медицинскую систему изнутри, умела давить в правильные точки и получать желаемое.

Именно поэтому я сижу и гипнотизирую дверь палаты номер десять, пока за нею скрывается мой самый большой страх. Жду и боюсь, когда несостоявшаяся теща выйдет. Мне кажется, по одному только взгляду я все пойму.

До меня доносятся странные звуки. Кукушкины как будто ругаются. Спорят. Однако, слов не разобрать. Зато это будит во мне надежду. Ведь если бы с Анжелой или ребенком случилось что-то поистине страшное, ее мать не стала бы так с ней разговаривать. Точно нет.

Татьяна Викторовна вышла спустя полчаса.

И по ее взгляду я не понял ничего.

— Езжай домой, Станислав, — спокойно проговорила Кукушкина-старшая, поражая меня своим чересчур сухим и отстраненным тоном. — Анжеле надо отдохнуть. Тебе тоже. Выглядишь ужасно. Она сама тебе перезвонит.

— Как она? Как ребенок?

— Анжела вроде нормально. Ребенок… Честно говоря, я не знаю. Не знаю конкретного диагноза, она запретила врачам обсуждать его с кем бы то ни было. Я останусь здесь. Если узнаю что-то конкретнее, сообщу. Уезжай. Анжела не хочет тебя видеть.