Читать книгу "Пепел острога - Сергей Самаров"

Сотник тихо и с нежностью выпустил притихшую Добряну из объятий, несколько раз погладил по голове, словно пообещал что-то, и встал. На поляне уже горело множество костров, поскольку ночь была слегка прохладной. Да даже теплой ночью у костра человек чувствует себя уютнее и спокойнее, чем без него. И потому все десятки из сотни Куделькиного острога развели свои костры, не желая греться у большого погребального[82], что все еще ярко горел, сжигая тела диких никчемушных людей, которые ни на что больше не годились в жизни, кроме разбоя. Там, у того костра, их духи, наверное, летали в смятении и тоске, и встречаться с ними никто не хотел, и никто не хотел отдать дань уважения разбойникам, считая, что они уважения недостойны.

Голоса приближались со стороны сгоревшего Куделькиного острога. И скоро в свет ближайшего к дороге костра попала коренастая фигура Живана и нескольких сопровождающих его конных воев. Сам Живан шел пешком, усадив на своего коня раненого дружинника, которого он же и поддерживал за пояс с одной стороны, а с другой – это делали две женщины, одновременно ведущие за собой уцепившихся за поневу[83]детей.

Сотник, на какой-то момент отстранившийся от всего, выпавший из событий, понял, что Живан привел из восходного леса прячущихся там женщин и детей. То есть без приказа сделал то, что должен был приказать сделать сотник. Но Овсеня, обнимающего волкодлачку, никто в его горе беспокоить не стал, и Живан действовал по своей инициативе, давно привыкший заменять сотника, когда в этом была необходимость.

Теперь, когда с высадившимися на берег дикарями было полностью покончено, уже можно было смело покинуть лес. Да и в лесу, говоря по правде, тоже было опасно без присутствующих рядом мужчин, потому что хищного зверья в округе водилось много. А в такую погоду, когда засуха сделала лес бедным и голодным, даже хищники тянулись ближе к человеческому жилью, в надежде хоть там чем-то поживиться. За одно это лето совсем рядом с острогом было убито несколько медведей, волков и рысей. И хорошо, что в сотне Овсеня были опытные охотники. Они частично обезопасили окружные леса от хищников, хотя на смену одним быстро приходили другие.

При приближении беглецов вся сотня взволнованно поднялась на ноги. Вои вертели головами, искали взглядом своих. Кто-то, не дожидаясь посыла, побежал менять часового, чья жена пришла вместе с сыном. Но и те счастливчики, чьи жены и дети объявились, обняв их, хотя и сияли глазами, больше никак радости не показывали, чтобы другие, чья потеря была еще так свежа, не ощущали ее более сильно. Эти люди умели делить горе так же, как и радость.

Раненого дружинника снимали с коня Овсень с Живаном. Тот кряхтел и едва слышно стонал в седоватую густую бороду, но сам старался не обременять никого своим бессилием и даже пытался отказаться от помощи. Но сил спуститься на землю самостоятельно не хватило. Звали дружинника Владивой, был он немолод, опытен и прошел за свою жизнь множество схваток и войн, но сейчас отчетливо понимал, что все войны для него уже кончились. Топор скандинавского разбойника глубоко разрубил ему правое плечо. Рану женщины перевязали, предварительно заложив лечебными травами, но рука совсем не работала. И Владивой сам хорошо знал, что работать не будет уже никогда, потому что разрубленный вместе с сухожилиями плечевой сустав срастись полностью не может.

– Хоть один правдивый голос можно услышать! Рассказывай, что произошло, – попросил Овсень, помогая дружиннику сесть у костра на камень, специально для него только что прикаченный со стороны стрельцом Белуном.

– Мы сами не поняли, что и как… Никто ни урман, ни свеев не видел. Они свои «драконы» где-то вдалеке оставили, а наш речной пост на острове, похоже, загодя без тревоги сняли. Не дали даже сигнальный костер на вышке зажечь. Хорошо подготовились, знали, куда идут и зачем, знали, как подойти. Или разведчиков раньше запускали, или предал кто. Мы в спокое сидели, ничего и никого не ждали. А началось сразу. Острог загорелся. Стены. Сразу с четырех углов. От них тут же и ближние дома полыхнули – сушь-то какая кругом. И сразу паника началась. Все забегали. А куда в остроге от огня прятаться? Только за ворота. Раскрыли ворота, тут эти и хлынули на огонь из темноты. А мы совсем не готовы были. Кто где стоял, тот там и дрался. Строй выставить не успели, щиты не сомкнули. А что такое по одному среди толпы дикарей. Это не бой был, а побоище. Но что могли, делали. Я вообще без щита был, вотолу[84]на руку намотал для защиты, два удара отбил, три раза мечом махнуть только и успел. Правда, все три раза удачно. А потом меня со спины порубили, и ничего не помню. Около леса уже очнулся. Женщины меня на моей же вотоле волоком тащат. Спасибо им, в огне не бросили. Даже дети тащили. Пальцами, как зубами, в край вотолы вцепились и матерям помогают. Потом еще несколько женщин прибежало. И два урманина за ними – за добычей. Их женщины тут же свалили и камнями забили. С двумя-то десятками наших женщин два мужика никогда не справятся, какими они дикарями ни будь. И топоров ихних не убоялись, даже руки поднять не дали. Вот так. А острог я сейчас видел. Нет Куделькиного острога…

– Нет Куделькиного острога, – согласился Овсень.

– А у вас что? Отбились?

– Полторы сотни дикарей положили… В костре догорают. И три драккара сожгли. Три уплыть успело. Уже не догнать. Какой-то конунг Торольф Одноглазый уплыл. И наших женщин с детьми увез в рабство…

– Это великан такой? Волосы до пояса…

– Нет. Великан – другой конунг. Это Снорри, сын Торольфа. Этого я сам убил.

– Раньше урмане так далеко не заходили, – заметил дружинник Владивой, поддерживая здоровой левой рукой отказавшуюся подчиняться правую и подправляя слегка сбившуюся повязку. Повязка на плече держалась плохо, и при каждом движении корпусом приходилось ее подправлять. – Раньше, бывало, только по побережью и шарили. Да и то не часто. Ну, на день пути от моря, случалось, уйдут, но не дальше…