Читать книгу "Уникальный элемент - Юлия Сергачева"

— Почему они не улетели? — Элия пошевелила пальцем тяжелый комок. Снова обвела взглядом комнату и требовательно глянула на Брюса, словно ожидая ответа именно от него: — Почему она не сбежала отсюда, ведь она могла?

А почему они сами не бегут, хотя могут?..

Стены украшали картины и гобелены. На всех корабли — воздушные и морские и нездешние пейзажи. С полочек и уступов пытались взлететь драгоценные, каменные, металлические птицы. Даже витражные вставки напоминали распахнутые крылья.

Либо у здешней обитательницы нездоровая страсть к пернатым, либо таким образом она выражала свои стремления.

На столе скрючил уголки темный от времени лист бумаги. Такой хрупкий, что и дотронуться боязно. Обрывок чьего-то письма, написанного легким женским почерком: «…ты стремишься за солнцем. Но солнце неутомимо, а люди устают, хотят счастья и покоя здесь и сейчас. И даже бег солнца — всего лишь иллюзия. Солнце — звезда, недвижимая в безбрежной вселенной. Ты гонишься за иллюзией…»

Поверх древнего письма новый бумажный лист, желтый, исписанный уже другим почерком. Скорее тоже женским, но с сильным нажимом. Со злостью?

«…Так забирают покой и уверенность. Так забирают любовь. Так забирают веру в других. Так забирают веру в себя. И, наконец, забирают надежду… Что остается в твоей душе?..»

Это она о ком? О той, чье письмо читала? Или о себе? А может, о муже?

Элия задышала рядом, тоже вчитываясь в блеклые от времени строки. Вздохнула, ток воздуха пошевелил и сдвинул невесомые листочки.

— Я помню… Она смеялась тогда… Не могу сказать почему, но ее смех показался мне… фальшивым, что ли. Слишком резким. Потом много лет я думала, что она смеялась над своей злой шуткой, но теперь…

Брюс решительно взял девушку за руку и потянул к выходу. Она не возражала. Но тут уже сам Брюс замешкался, зацепившись взглядом за гардероб в дальнем углу, маняще распахнувший набитую под завязку пасть. Из нижнего края беззубых челюстей высовывались кожаные носы сапожек.

— Тебе нужна обувь попрочнее.

Элия недоумевающе воззрилась на него. Проследила взглядом в указанном направлении, насупилась, знакомо утвердив кулаки в боках и спесиво вздернув подбородок:

— Что это ты мне предлагаешь?.. Я Элиалия Загорская! Неужто ты думаешь, что я стану красть чьи-то обноски?

— А разумная дочь капитана Фарра такая же снобка, как наследница Загорских? — Брюс выволок из гардероба пару изящных сапожек, подбитых серебряными подковками.

Слишком нарядные, чтобы быть удобными, засомневался он, повертев добычу в руках. Впрочем, как раз это, похоже, и соблазнило Элию.

Подумав, она выхватила сапожки, плюхнулась на пол и принялась обуваться, стараясь не глядеть на спутника. Тот широко ухмыльнулся.

— А новое платье? В компенсацию за нанесенный много лет назад моральный ущерб?

Элия, гордо задрав нос, процокала серебряными подковками мимо, прочь из комнаты. Брюс, не оглядываясь, чуял, как гаснет чужое внимание за закрытыми веками владелицы обкраденного гардероба.

— Вниз, Элия! — безнадежно напомнил Брюс.

Подковки сухо щелкали уже на половине верхнего оборота лестницы.

…Дух человеческий есть воплощение всех стихий.

Но мысль наша, слова, действия — есть тело, оболочка для духа и оттого они владения стихии земли. Информация — есть плоть мысли.

Слова — элементы стихии, подчинены они тем же правилам. Одни слова жгут, как огонь, другие легковесны и пусты, как воздух. Третьи напоят и успокоят, как вода, а четвертым веришь, потому что они прочны и тверды, как сама земля…

* * *

Сильно пахло озоном. Невидимые молнии выпевали трескучий речитатив совсем близко. Беззвучный металлический звон Башни, принимавшей удар, воспринимался нервами нескончаемым раздражающим зудением.

Это здорово мешало адекватно воспринимать происходящее. Поэтому долгожданная встреча не произвела особого впечатления.

— Наконец-то невезучий некромант и непоседливая девчонка, — голос был не то чтобы громким, но разнесся по башенному чреву, словно всепроникающая вибрация. — Входите же, входите…

В этом странном голосе слышался шелест давно засохших листьев, треск остывающего гранита, рокот гравия на берегу и шепот морской пены… Не было в нем только одного — жизни. Нормальных, человеческих интонаций.

Переглянувшись, Брюс и Элия преодолели оставшийся пролет и вошли в проем гостеприимно распахнутых (и намертво заржавевших) дверей. Изысканная оплетка обеих створок горела рыжиной и зеленью коррозии.

Простор залы за порогом угадывался по слабому, но объемному шевелению воздуха. Свет протискивался сквозь узкие щели, прорезанные в высоком своде, и вниз попадал уже совершенно обескровленным, только и способным, что лизнуть завитки серебристого узора на полу.

Звякнул металл, когда подковки новых сапожек Элии соприкоснулись с листвой и плодами винограда, вьющегося под ногами.

— Какой знакомый звук, — произнес голос пока еще невидимого хозяина. — Я узнавал о приближении последней из моих жен по этому звону. Впрочем, ритм твоих шагов другой…

Краем глаза Брюс увидел, что Элия сильно покраснела. Это было заметно даже в полутьме.

— Простите, — выговорила девушка. — Наверное, мне не следовало это делать, но…

Она не договорила. Сухой короткий смешок прокатился меж неразличимых стен, обрывая оправдания.

Тихо треснуло, будто стукнулись друг о друга древесные палочки. Разом зажглись плавающие в воздухе светильники, оплетенные в металл. На пол легли и затанцевали извилистые тени. Помещение раздалось вверх и вширь. И хотя диаметр его не мог быть больше диаметра Башни, все равно показалось, что до плавно скругляющихся стен тысячи и тысячи шагов.

Может, оттого, что на стенах замерцало бесконечное множество крошечных искр-светляков.

— Рад приветствовать. — Ни малейшим движением, ни даже дуновением не сопровождалось это сообщение, исходившее из центра залы. — Подойдите!

Если это и было приглашение, то его подкрепила чужая воля, бесцеремонно подтолкнувшая обоих гостей. Они и осознать сказанное не успели, а стертые подошвы уже шаркали, а подковки покорно цокали по серебряному винограду.

Та самая воля, что неощутимо вела визитеров, стоило им пересечь порог Башни.

— Д-добрый день, — запнувшись, выговорил Брюс.

Утро, день, вечер или ночь как-то разом выветрились из его сознания, когда он разглядел сидящего на железном троне человека. Что ТАКОМУ какая-то смена дней и ночей?

…Тьма и свет скатывались с него, как вода, промывая зыбкие дорожки — вот тут абрис носа, здесь извив хмурой складки на лбу, там тени на смятом рукаве, тут горит рубин в перстне…

Время тоже сходило с него, как ледник с гор. Может быть, частично изменяя очертания, но для незыблемых скал — несущественно. Маг не выглядел старым. Это определение вовсе не подходило ему. Глядя на него, хотелось оперировать терминами не физиологическими, а скорее географическими или геологическими. Что-нибудь об эпохах, периодах, горных хребтах и тектонических разломах.