Читать книгу "Царственная блудница - Елена Арсеньева"

– Словом, охрана набросилась на нас. Я сразупонял, что силы превосходят наши, и бросился к окну. Но Бекетов желалнепременно дать по физиономии Колумбусу, оттого и задержался. Его схватили. Онкрикнул мне: «Бегите!» В ту минуту я ничем не мог ему помочь... Я удрал. Беда втом, что, согласно предписанию императрицы, нынче нам следовало покинутьПетербург, я вообще выслан из России... Сначала я рассудил, что ничем не могубыть полезным Бекетову, а потому должен позаботиться о себе. Я отправился вдом, определенный мне под жительство, собрал вещи. Экипаж мой стоял ужезаложенный. Все мои покровители от меня отвернулись. Разумеется, ведь в Россиина дружбу с опальными смотрят косо!

– Во Франции дела обстоят иначе? –невинным голосом спросил Шубин, и д’Эон усмехнулся невесело:

– Туше! [17]Совершенно так же. Прошу простить меня, я никого не хотел обидеть...

– Эх, да про опалы в России я и сам все знаю,и еще другим рассказать могу, – печально сказал Шубин, и д’Эонсочувственно кивнул. – Да вы продолжайте, сударь, – отвлекся отнеприятных воспоминаний Шубин. – Мы не самое лучшее место для длительныхбесед выбрали! Того и гляди, набегут англичане... как бы всех не повязали!

Из груди Колумбуса вырвался тоскливый вздох.Нетрудно было понять его значение!

– Я видел, что племянник с посланником куда-тоотъехали вместе, – сказал д’Эон. – У нас есть пословица: «Le chatparti – les souris dansent», «Кот ушел – мыши пляшут». Никакой охраны тут нет!Скорей всего, пьют свой ужасный эль, в карты режутся...

– Мыши пляшут? – усмехнулся Шубин. –Святое дело!

– Однако и в самом деле не стоит слишкомпрохлаждаться, – заметил д’Эон. – С вашего позволения, я продолжу.Итак, вместе со своим небольшим багажом я подъехал к заставе, и тут меняодолела страшная тоска. Я подумал о тех делах, которые должен был совершить, ноне совершил, о своей карьере, которая теперь... которая теперь годилась толькодля того, чтобы бросить ее pour nourrir aux porcs, на прокорм свиньям.

– Псу под хвост, – уточнил Шубин.

– Вот именно! – охотно согласилсяд’Эон. – Я вспомнил своего товарища по несчастью, который теперь находилсясовершенно во власти англичан. А от них можно было предполагать всякоековарство! Я подумал обо всем этом, и моя душа загорелась местью. Я понял, чтоне могу покинуть Санкт-Петербург до тех пор, пока хоть чем-то не досажуГембори. И, главное, я должен был хоть что-то сделать, чтобы спасти своюмиссию, а не тащиться покорно вон из России, словно нерадивый школяр,выставленный суровым учителем! Я оставил карету ждать около заставы, а сампешком воротился в город. Мне требовалось измыслить способ, как пробраться впосольство незамеченным. Переодеться, конечно! Переодеться именно в женскуюодежду, которую мне не привыкать носить. Однако использовать придворныетуалеты, которые у меня имелись в изобилии, я, конечно, не мог. Я их так и оставилв экипаже. Ну, пришлось уподобиться моим предкам-разбойникам, грабившим набольшой дороге...

– Пардон? – спросил озадаченный Шубин.

– А что вы думаете, состояния иначескладывались изначально? – хмыкнул д’Эон, который, как выяснилось,оказался философом. – У меня иллюзий на сей счет нет и не было. Но я всеже о другом. Итак, я решил ограбить какую-нибудь женщину, но никак не могподстеречь жертву. Да и жалко было позорить почтенных особ или хорошенькихдевиц. Наконец мне попалась эта несуразная чухонка... Надеюсь, она ужеутешилась тем серебряным рублем, который я ей бросил.

– Про рубль ваш ни слова не былосказано! – возмутился Шубин. – Она сидит под телегой, взывая к общемусочувствию, и не удивлюсь, если соберет с миру по нитке на новую одежку. А вастам поносят принародно как грабителя.

– А, мне не привыкать, что с именем моим вечносоединены всякие мифы и легенды, словно с Юпитеровым или Аполлоновым, –отмахнулся д’Эон не без некоторого, впрочем, тщеславия. – Ну а окончаниемоих приключений вам должно быть, при вашей догадливости, понятно. Я напялил насебя сию хламиду, зашел в сад через известную дверку и начал пробираться кдому, как был замечен этим паршивым псом Брекфестом и загнан им на дерево.

– Имя его Прохвост, это первое, а второе, этотпаршивый пес, очень возможно, вам жизнь спас, – очень сухо произнес Шубин,указывая на сук, лежащий рядом с поверженным Колумбусом.

– Великодушно извините, сударь, –проговорил д’Эон, кланяясь Прохвосту и даже подметая землю несуществующимиперьями несуществующей шляпы. – Простите мне мою неблагодарность, надеюсь,впредь мы сделаемся с вами приятелями, и никаких недоразумений меж нами небудет.

Прохвост издал некий звук, который столь явновыражал сомнение, что Шубин не выдержал и расхохотался.

– Однако мы вновь отвлеклись, –спохватился д’Эон. – Давайте-ка попытаемся открыть окно и вызволитьБекетова!

Открыть окно в подвал, все в мелкихпереплетах, однако, оказалось не так-то легко, и в конце концов пришлось егопросто выбить. Шубин был уже готов к тому, что сейчас набегут-таки сторожа ипридется пускать в ход Прохвоста даже с риском дать Колумбусу возможностьудрать, но, видать, и в самом деле английские les souris dansaient, и в садуникто не появился, а в глазах Колумбуса угасла вспыхнувшая было надежда.

Д’Эон спустился в подвал, Шубину с его ногойбыло бы сделать сие затруднительно, поэтому он остался на карауле.

Д’Эона не было довольно долго, наконец онвыбрался и помог вылезти Бекетову, который двигался как-то неуверенно.

– Куда запропали?! – сердито спросилШубин.

– Он был связан, – проворчалд’Эон, – а потом не мог шевельнуться, все тело затекло. Сначала я возилсяс веревками, а потом мне пришлось его как следует размять, чтобы мог двигаться.

Лицо Бекетова при иных обстоятельствах изряднопозабавило бы всех, такое смешенье чувств (смущения, отвращения,признательности и беспокойства) на нем отображалось, только сейчас было не досмеха.

– Значит, Афоня в вашем доме, сударь? –подался он к Шубину. – Дай вам бог здоровья, что приютили.

Шубин отмахнулся, сконфузившись привоспоминании о том, при каких обстоятельствах сей приют был дан, и объяснил,что Афоня на самом деле находится в доме его приятеля, некоего вельможи. Ончуть было не назвал имя Чулкова, да вовремя поймал его на кончике языка,заметив, какое любопытство появилось в глазах Колумбуса.