Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

– Oursins[36], – воскликнула, войдя на кухню, Симона.

Не поднимая глаз, я продолжала работу: выскребать огарки из мелких подсвечников на столы. Кто-то не долил в них воды, и воск пристал к стенкам. Я уже и не помнила, кто это сделал, – вполне возможно, я сама.

– Что? – переспросила я на случай, если она обращалась ко мне. В последнее время наши приятные беседы сошли на нет.

– Il sont manifiques[37], Шеф, – продолжала она уже тише.

Вдвоем с Шефом они склонились над ящиком, завороженно глядя на лежащий там золотой предмет. Мне действовало на нервы, когда она переходила на французский в разговоре с Шефом, Говардом или Джейком. Она так понизила голос, что до меня доносились лишь отзвуки романтичного языка, и поняла, что меня в общий разговор не принимают. Я снова и снова извинялась перед ней за «Опус». День спустя я призналась Говарду, а он, как выяснилось, уже про это забыл. Мне оставалось только ждать, когда она смилостивится и снова обратит на меня внимание, когда посмотрит на меня так, словно я так же достойна интереса, как предмет в ящике, – который оказался морскими ежами, прошу прощения – oursins.

На «семейном» Шеф возвестил:

– Сегодня у нас Plat de Fruits de Mer[38]. Все очень традиционно. Устрицы, мидии, моллюски, креветки и маленькие улитки. Но исключительным его сделают – свежайшие, ослепительные ежовые молоки на половинках панциря.

Кто-то присвистнул.

– Семнадцать порций. Подаем только завсегдатаям, ребята. В печатное меню блюдо не пойдет. По сто семьдесят пять долларов за «башню».

– За «башню»? – вырвалось у меня. Ко мне повернулись головы.

– Уже сезон, друзья мои, – вмешался Говард. – Люди празднуют. Они ждали шанса пообедать у нас. Вы здесь, потому что вы умеете улавливать их настроение, поэтому присматривайтесь к своим столам. Посмотрите, не заставит ли это блюдо петь дифирамбы нашему ресторану. И разумеется, вам решать, но я крайне рекомендую шампанское или, возможно, в качестве альтернативы шабли…

Я пошла за Симоной наверх в раздевалку, где она копалась в чистых передниках, с одержимым упорством пытаясь найти тот, что покороче, как ей нравилось. Я сама понимала, что насильно пытаюсь вызвать оттепель, но я устала ждать.

– О’кей, объясни мне.

– Что объяснить?

– Ежовые молоки…

– Прошу прощения?

– Я хотела сказать, пожалуйста, ну, пожалуйста, расскажи мне. Разве у ежиков бывают молоки?

– Ежовые молоки – это молоки морского ежа, которые увенчают сегодня вечером композицию из даров моря.

– Но что в них такого особенного? – Я всплеснула руками, чтобы заставить ее продолжать.

– А ты у нас избаловалась, да?

– Нет! – Я расправила плечи. – Мне не нравится выклянчивать информацию. Ты что, на меня обижена?

– Не драматизируй. Разве тебе не надо сосредоточиться на работе?

– Я стараюсь!

Она повыше поддернула передник на талии, и на мгновение в ней возникло что-то материнское, пасторальное. Она подкрасила губы. Я увидела проблески седины в ее жестких волосах. Я увидела отметины возраста вокруг ее губ, глубокую складку между бровей – след целой жизни цинизма. Увидела осанку женщины, которая, где бы ни появлялась, всегда неизбежно оказывалась в центе внимания – не благодаря лоску или совершенству, а благодаря самообладанию. К чему бы она ни прикасалась, она ко всему прибавляла апостроф.

– Довольно жутковато, – сказала она, изучая в зеркале свое лицо, оттягивая щеки, – когда начинаешь видеть в зеркале собственную мать.

– Мне-то не узнать.

– Да, тебе не узнать. Ты себе всегда будешь казаться незнакомой.

Вот еще одна причина, почему я ее любила, – она никогда не ударялась в жалость. Я не нашлась, что ответить.

– Наверное, твоя мать была красивой, – сказала я, наконец. – Ты ведь красивая.

– Ты так думаешь? – Она смотрела на меня из зеркала, моя лесть не произвела особого впечатления.

– Почему ты не хочешь иметь парня?

Не знаю, что на меня нашло, но вдруг я сделала два предположения. Во-первых, что у нее нет мужчины, а во-вторых, что мужчины у нее нет, потому что она не хочет отношений.

– Парня? Какое смешное словечко. Боюсь, я удалилась со стези любви, маленькая.

Она самую малость, но явно смягчилась. У меня получилось!

– В Марселе можно пойти утром в доки. Морских ежей умудряются привезти еще живыми. Такой прямолинейный, на скорую руку обмен: банкноты за деликатесы. Между валунов валяется мусор: пустые раковины, вскрытые ножом, промытые в соленой воде и тут же высосанные. Мужчины устраивают себе ланч, открывая бутылки резкого домашнего вина, за едой смотрят, как приходят и уходят корабли. Молоки – это словно бы яичники самих кораллов. Предполагается, что они наделяют огромной силой. Роскошная, даже сладострастная текстура, незабываемый вкус. Он остается с тобой на всю жизнь.

Подбирая на ходу волосы, она направилась к двери, потом задумчиво на меня оглянулась.

– В жизни есть столько всего, чем можно пресытиться: молодость, здоровье, работа. Но к настоящей пище – к дарам океана, ни больше ни меньше! – это не относится. Пища – одно из немного в нашем жалком деградированном мире, что позволяет безопасно погрузиться в наслаждение.

– Выматывает, – сказал Говард, кладя на стойку шерстяное пальто стального цвета, фетровую шляпу с мягкими полями и кожаные перчатки. Выглядел он так, словно явился из сороковых годов двадцатого века. Посмотрев на входную дверь, он мне улыбнулся: – Тебе, правда, понравится.

– Да, – согласилась я. Крутанув молоко, я плеснула его на эспрессо. Я в точности знала, как он пьет макиато. – Да, физически утомительно. Но есть еще кое-что, что каждый вечер меня просто пришибает. Но я никак не могу определить, что именно.

– Энтропия, – откликнулся он, словно за сегодняшний день я шестая, кто об этом заговаривает.

Он поднял брови, проверяя, знаю ли я слово, а я подняла брови в ответ, показывая, что скептически отношусь к его употреблению.

– Скорее проблема несовпадающих желаний. Ресторан – феномен, отдельный от нас, но из нас состоящий, – имеет набор желаний, которые мы называем обслуживанием в смену. Что такое обслуживание?

– То, что выматывает?

– Порядок. Обслуживание – это некий свод правил для контроля за хаосом. Но у гостей и официантов тоже свои желания. К несчастью, мы стремимся разрушить порядок. Мы производим хаос – нашей волей, нашей неупорядоченностью, нашей непредсказуемостью. Но ведь… – Он отпил, и я кивнула, давая понять, что внимательно слушаю. – Мы же люди, верно? Ты – человек, я – человек. Но еще мы – ресторан. Так что мы вечно восстанавливаем равновесие. Мы вечно стремимся восстановить контроль.