Читать книгу "Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн"

– Прислушайся. Ты тоже слышишь? По-моему, это воет собака.

Дженни смотрела прямо перед собой. Я уткнулся в журнал. Если кто-нибудь спросит, мы будем отрицать, что это наша собака.

– Пиятилю гьюстно, – сказал Патрик.

Нет, сынок, хотелось мне поправить его, это какой-то странной собаке, которую мы никогда не видели, грустно. Но я лишь поднял журнал повыше, чтобы спрятать свое лицо. Реактивные двигатели заревели, заглушая жуткие вопли Марли, и самолет выехал на взлетно-посадочную полосу. Представил себе состояние нашего пса. Темное багажное отделение. Он там один, напуганный, растерянный, к тому же напичканный лекарством, не может ни встать, ни сесть. Ревущие двигатели самолета в извращенной фантазии Марли могли превратиться в бесконечные раскаты грома, который хочет выбить его из привычной колеи. Бедняга. Я не был готов вслух признать, что это мой пес, но знал, что весь полет буду переживать за него.

Едва самолет оторвался от земли, я вновь услышал тихий треск. Теперь уже Конор сказал: «Упс». Я посмотрел вниз и тотчас опять уткнулся в журнал. Через несколько минут украдкой огляделся по сторонам. Убедившись, что никто на нас не смотрит, потянулся вперед и шепнул Дженни на ухо: «Представляешь, сверчки сбежали».

Глава 22

В краю «карандашей»

Наш новый дом стоял на отшибе, а площадь надела земли, простиравшегося по склону холма, составляла почти гектар. Возможно, это даже была маленькая гора – местные жители спорили об этом. Мы стали владельцами лужайки, где можно было собирать лесную малину, участка леса, где, к своему удовольствию, я мог колоть дрова, и небольшого ручья, который весной становился полноводным, там дети и Марли могли перепачкаться с головы до ног. У нас появились камин и неограниченные возможности заниматься садом, а осенью, когда опадали листья, из окна кухни открывался вид на белую колокольню и церковь, стоявшую на соседнем холме.

В придачу к новому дому мы получили колоритного соседа; казалось, он только что делал кинопробы. Это был рыжебородый огромный мужик, своим видом напоминавший медведя; он жил в каменном доме на ферме постройки 1790-х годов. По воскресеньям сосед обычно усаживался на заднее крыльцо и развлекал себя стрельбой из винтовки по лесу, вызывая ужас у Марли. В первый же день, как только мы появились в новом доме, сосед пришел к нам с бутылкой домашней вишневой наливки и корзиной очень крупной черной смородины. Он назвал себя Землекопом. На этом основании мы решили, что он зарабатывает на жизнь, вскапывая землю. Если потребуется выкопать яму или вспахать землю, наставлял он нас, стоит только свистнуть, и он явится вместе с любым из своих тракторов.

– А если собьете оленя своим минивэном, тоже зовите, – добавил Землекоп, хитро подмигнув. – Мы забьем его и поделим мясо, прежде чем полицейские пронюхают об этом. – Да, это не Бока.

Только одного мы не учли, обустраивая новую жизнь на лоне природы. Мы уже въехали на подъездную дорожку, когда Конор растерянно посмотрел на меня, и из его глаз брызнули большие слезинки.

– Я думал, в Пенсильвании будет много карандашей![20]

Для наших сыновей, которым исполнилось семь и пять лет, это было настоящим потрясением. Они судили по названию штата, куда мы переезжали, и оба рассчитывали увидеть яркие желтые палочки для рисования, которые растут прямо на деревьях и кустах, как спелые ягоды, и поджидают, когда кто-то соберет их. Мальчики были сильно расстроены.

Несмотря на досадное отсутствие предполагаемых канцелярских принадлежностей, для детей это с лихвой восполнялось местными обитателями – скунсами, опоссумами, лесными сурками, а также ядовитым плющом, который обвивал деревья на лесных опушках. Однажды утром, заваривая кофе, я выглянул из окна и увидел, что на меня смотрит прекрасный пятнистый олень. На другое утро в наш сад забрели кудахтавшие дикие индейки. Как-то раз в субботу мы с Марли отправились к подножию холма через лес и наткнулись на капкан для норок. Капкан для норок! Практически у меня в саду! Принцессы Бокахонтас ничего бы не пожалели за такое единение с природой!

Жизнь в деревне была спокойной, милой, но в то же время немного уединенной. Пенсильванские голландцы были вежливы, но настороженно относились к чужакам. После толп людей и очередей в Южной Флориде я должен был бы наслаждаться таким одиночеством. Вместо этого, по крайней мере на первых порах, я скептично воспринимал наше решение переехать в такую глушь.

А Марли подобные сомнения не терзали. Если не считать пальбы Землекопа, новый деревенский образ жизни ему понравился. Да и что могло не устраивать собаку, у которой энергии больше, чем мозгов? Он носился по лужайке, пробирался через заросли ежевики, плескался в ручье. Пес задался целью поймать одного из многочисленных кроликов, которые считали мой огород своей закусочной. Стоило Марли приметить грызуна, жующего салат, он бросался за ним с холма и преследовал его. В такие моменты его уши развевались на ветру, лапы барабанили по земле, а в воздухе раздавался звонкий лай. Марли был слишком приметным, вроде взвода солдат на марше, поэтому ему никогда не удавалось приблизиться к жертве меньше чем на четыре метра – кролик мгновенно бросался наутек к лесу, в безопасное место. Но Марли был неисправимым оптимистом: он возвращался и, виляя хвостом и ничуть не огорчаясь, через пять минут проделывал то же самое с другим кроликом. Хорошо, что он был не более удачливым и в охоте на скунсов.

Наступила осень, а с ней пришло время для новой озорной игры с кучей опавшей листвы. Во Флориде осенью деревья не сбрасывали листву, и Марли был уверен, что сыплющиеся с небес листья – это персональный подарок для него. Пока я сгребал граблями желтые и оранжевые листья в огромные кучи, Марли сидел и терпеливо наблюдал, выжидая подходящего момента, чтобы броситься на них. А когда куча становилась целой горой, он подкрадывался к ней, припадая к земле. Сделав несколько шагов, пес останавливался, поднимал переднюю лапу и нюхал воздух, как лев, преследующий невинную газель. Я, опираясь на грабли, прерывал работу, чтобы оценить полученный результат, а Марли устремлялся вперед. Он делал несколько прыжков через лужайку, а последние метры пролетал, шумно плюхаясь животом прямо в середину кучи. Там он рычал, катался на спине, лупил листья, чесался и непонятно зачем ожесточенно гонялся за собственным хвостом, разметывая собранные листья по лужайке. А потом усаживался посреди своей работы, весь усеянный клочьями листьев, и осчастливливал меня довольным взглядом, мол, без его помощи не обойтись и кучи не собрать.

* * *

Наше первое Рождество в Пенсильвании должно было быть снежным Мы с Дженни старательно убеждали Патрика и Конора, что решение покинуть Флориду и переехать было удачным. И одним из главных преимуществ переезда мы называли снег. Причем не просто видимость снега, а глубокие, пушистые сугробы, какими их обычно изображают на открытках, и тихо падающие с неба крупные хлопья снега, из которого можно слепить снеговика. Снегопад на Рождество был лучшим подарком, Святым Граалем[21] северной зимы. Мы опрометчиво расписали детям сказочную картинку, заставив их поверить, что рождественским утром они проснутся и увидят белоснежное нетронутое одеяло со следами саней Санты перед входной дверью.