Читать книгу "Прикольные игры на Краю Света. Три повести об отрочестве - Иван Орлов"

Нет, не догадался.

– Все будет нормально, Павел. Ты даже не представляешь, с какой неожиданной стороны может прийти помощь.

Хоть батя этого и не видел, я пожал плечами.

– Тут только дверь и окошко, через которое не всякая кошка пролезет.

– Значит, выйдем как люди – через дверь. Кстати, друг, что за время «Ч» ты назначил Зайцеву? Почему именно полдесятого?

Пришлось рассказать и о нашем с Левой плане.

– Ну, вы молодцы! – вполне искренне оценил батя. – Но я тоже догадывался, куда иду, и кое-что в носке спрятал. Всю дорогу боялся, что выпадет или сам нечаянно раздавлю.

– И что это?

Оказалось, маленький плоский сотовый телефон.

– Интересно, в этом каменном мешке связь берется?

Не стопроцентно, но действовала связь.

– Послушай, Паша, раз уж я здесь, может, позвоним Льву, отменим пацанский налет?

– Да? – возмутился я. – И все будут считать меня трусом?!

– Так это я отменю, твой злобный папка.

– Все равно!

И батя не стал спорить.

– Ну, пусть, рискнем…

19

В самой известной из школ ниндзя Катори Синто-рю обучение мальчиков и девочек начинали с четырех лет. Они осваивали расчленение своих суставов, чтоб потом без труда освобождаться от пут. С девяти лет изучали приемы борьбы, с двенадцати – работу с оружием, причем стоя на жердочке или подвешенном в воздух бревне. Тренировали зрение, да так, что в кромешной темноте могли даже читать. Пол и возраст спящих людей умели определять по дыханию…

Мне читать нечего и определять по дыханию некого. В каменной коробке только два дыхания – мое и батино. Поэтому даже на жестком полу меня заволакивает дрёма, а за ней приходит сладкое забытье сна. Ненадолго, правда. Расплатой за сумасшедший день стал невнятный, но от того не менее пугающий кошмар.

Сначала все путем. Будто мы с Левой в спортзале нашей школы, стоим на гимнастическом бревне и рубимся деревянными тренировочными мечами «боккенами». И вдруг оказывается, что передо мной не ниндзя Каэй, а Зайцев-Горелов со своей злой, с насечкой шрама мордой. И меч у него не из дерева – самый настоящий, с острым как бритва сверкающим лезвием. Я пытаюсь увернуться от стальной молнии, падаю с бревна… Очень хочется проснуться, но из одного сна я попадаю в другой.

Вот я уже в плену у Зайцева-Горелова. В этой же самой камере, привязан к стулу в одних трусах. Передо мной стоят Горелов и Денис. У Дениса в руках черный ящик, внутри ящика, как в печке, весело и жарко бушует пламя. И Горелов с Денисом орут мне в два голоса: «А ну, сунь сюда свою руку!» Я пытаюсь увернуться, но прямоугольное жесткое сиденье прочно держит меня в плену. Денис хватает мою руку и тянет к печке. Невероятным усилием мне удается отодвинуться со стулом назад. Но рука моя остается в лапище Дениса и… начинает вытягиваться в длину, как будто она из мягкой жвачечной резины.

На этот раз мне удается проснуться, но не сразу соображаю, что и как. Потом покалывающее ощущение онемения в локте подсказывает: отлежал руку, вот боль и стала причиной такого сна.

– Что, Паша? – шепчет батя.

– Не, нормально. Чепуха всякая снится. Па, что они сделали с дядей Наумом?

– Били, пытали, на психику давили, как и тебе… Ты почему спрашиваешь?

– И он все выдал?

– Кино насмотрелся… – вздыхает батя. – Ничего такого Наум не выдал. И не в трусости или храбрости дело. Просто есть порог боли, который человек в состоянии выдержать. Если боль выше порога, а сердце слабое, человек может умереть; если чувствительность повышенная – быстрее сознание потеряет или опять же умрет от болевого шока. Хуже всего таким здоровякам, как Шнейдеров. И боль выдержать нет сил, и сознание при тебе. Тут-то и можно потерять контроль над собой…

– А у меня чувствительность высокая?

– А тебя это не должно волновать! – бодро и громко заявил батя. – «Кто предупрежден, тот вооружен». Меня Лева предупредил. Так что никаких пыток и прессингов не будет. Понял меня?

– Понял.

– Всё, теперь спать! Нам утром нужны твердые руки и быстрые глаза!

И вскоре я действительно уснул. А проснулся, когда батя осторожно тряс меня за плечо.

– Пора, сынок…

20

Японские историки пишут, что один воин-ниндзя в бою стоит девяти хорошо подготовленных солдат. Из нас с Левой, да и из бати с дядей Степой вряд ли получился бы хоть один толковый ниндзя. Но Зайцеву-Горелову и его прихвостням войнушку мы устроили знатную!

Мы встали рано утром, умылись, благо вода в раковине была. И стали готовиться к встрече с врагами. Батя сломал лампы дневного света. Я снова сорвал ткань с «иллюминатора» под потолком. «У нас будет мягкий рассеянный свет, – объяснил отец. – Они же рассчитывают ослепить нас после ночи и мрака, когда врубят электричество». Сначала батя на полном серьёзе предлагал мне, если начнется заварушка, спрятаться под столом. Тут уж я сказал ему все, что думаю о некоторых своих родственниках.

И они пришли. Первым, естественно, вырос в дверном проёме Денис. Встал на пороге в недоумении. В его спину уперся Горелов. «Бычара» уставился на длинные матовые трубки ламп.

– Почему-то света нет, – объяснил он боссу заминку.

– Нет, значит, перегорел! – раздраженно басил Горелов. – Кругом одни бездельники, за всем самому надо смотреть!

Денис спустился по ступенькам и заметил еще непорядок:

– О! И окошко раскрыли!

Горелов пронзительно посмотрел на батю и спросил с усмешкой:

– Что, сержант Величко, не пролез?

– И не пытался, – парировал батя. – Воздуха свежего впустил в твой каземат.

Горелов одет по-походному: просторные джинсы, ботинки, куртка-ветровка со множеством карманов.

Правый карман моих штанов, что сбоку, почти у колена, заполнен довольно увесистым «поцелуем дракона». Поэтому, когда Горелов переводит взгляд на меня, поворачиваюсь к нему левым боком: увидит, что карман полный, захочет проверить.

– Ну, сынок, что ты хочешь мне сказать?

– Я вам не сынок! – огрызаюсь в ответ.

– Да, – соглашается Горелов, – к сожалению. Так что за сюрприз ты приберег для меня?

– Ваша Дашка прячется на улице Жукова…

И читаю с листка полный адрес.

– Там же моя крестница живет! – ахает Горелов и тычет кнопки мобильного телефона.

– Нина? Дарья у вас? Да. Что сказала? Ладно, пока…

Он вернул телефон в карман и сказал, скорее всего, самому себе:

– Вот зараза!

– Еще какая! – срывается с моих губ.