Читать книгу "Последние флибустьеры - Эмилио Сальгари"

— А кроме того, мы должны быть очень осторожными, потому что испанцы не успели уйти далеко, — вставил свое слово Мендоса.

— Между тем урчание в животах становится угрожающим. Мы ведь разом отменяем завтрак, обед и ужин.

— Когда мы перевалим через гребень этой горки, можно отважиться на выстрел, дон Баррехо. А животы пусть пока поурчат.

Грозный гасконец глубоко вздохнул.

— К этому часу, будь я у себя в таверне, успел бы проглотить уже два завтрака.

— И отнес бы чашечку кофе своей сеньоре жене, — улыбнулся Мендоса.

— А вот теперь сам ступай к черту!..

— Предпочитаю подняться на гору. Ну, Де Гюсак, в атаку.

Они бросили последний взгляд на долину, извивавшуюся между склонами двух сьерр, казавшуюся теперь совершенно пустынной, а потом в полном молчании начали подъем через лес, надеясь оставить испанцев далеко позади и добраться раньше их к водопадам Маддалены.

Под пологом величественных стволов, достигавших сорока, пятидесяти и даже шестидесяти метров высоты, было настоящее изобилие дичи. Семейства длиннохвостых кроликов с нежно-розовой шерстью сновали в кустах; воротничковые рябчики, в те времена еще многочисленные в горах Центральной Америки, а ныне совсем исчезнувшие, на несколько мгновений появлялись среди свисавших фестонами лиан, показывая свои четыре крыла, потому что два крылышка располагались почти под самым горлом; рябчики раздували свои морщинистые зобы оранжевой окраски и приветствовали один другого пронзительными криками, а потом исчезали в зарослях; на стволах сосен хохлатые дятлы[94] величиной с сороку, с хохолками на головах, яростно долбили кору своими острыми и твердыми, как сталь, клювами, выискивая в ней личинки насекомых.

Сверху и почти до самой земли описывали занимательные зигзаги тучи белок-летяг размером не больше мышки, у которых шерсть на спине была перламутрово-серой окраски, а брюшко — белое, мордочка — розовая, маленькие черные ушки — совершенно черные; в прыжке они растягивали боковые перепонки, заменявшие им парашюты.

Дон Баррехо, которому никак не удавалось утихомирить свои кишки, повелительно требовавшие завтрака, меланхолично поглядывал на эту дичь, казалось издевавшуюся над ним.

— Tonnerre!.. — пробормотал он. — Нам дано изысканнейшее жаркое, а я вынужден только смотреть на нее. Такое не может долго продолжаться. Я и так уже достаточно тощ, чтобы худеть еще больше.

В полдень, пройдя несколько каньонов, трое авантюристов, проголодавшихся как никогда в жизни, достигли вершины сьерры. Перед ними открылись другие вершины, которые надо было преодолеть, если беглецы не хотели попасть в руки испанцев.

Они разрядили аркебузы, опасаясь, что порох все еще не высох, и бросились в чащу кустарника: посмотреть, будет ли у них, наконец, долгожданный завтрак.

Очень скоро слева и справа зазвучали выстрелы, гулко отражаясь от склонов глубокого ущелья. Кролики, султанки, воротничковые рябчики в большом числе падали под выстрелами охотников, которые не только безукоризненно владели холодным оружием, но и были столь же замечательными стрелками, в особенности Мендоса.

Они уже разожгли огонь под укрытием скалы, защищавшей от довольно сильного ветра, гулявшего по сьерре, и начали ощипывать пернатых, как вдруг дон Баррехо подкинул в воздух только что начатую тушку рябчика, сопроводив этот жест своим обычным «tonnerre!».

— Уж не спятил ли ты? — спросил ошеломленный Мендоса. — Видимо, правду говорят, что пуна[95] нередко поражает мозг.

— Но не уши, дружище, — ответил грозный гасконец. — Разве ты ничего не слышишь?

— Слышу, как бурлят горные потоки.

— А ты, Де Гюсак? Ведь ты же гасконец, как и я, а значит, наделен более тонким слухом.

— Опять собаки?

— Да, она лает на склоне сьерры. Эта проклятая бестия унюхала нас даже на большом расстоянии и теперь пытается добраться до нас.

— Но она должна находиться еще очень далеко.

Дон Баррехо стукнул себя кулаками по голове.

— Клянусь всеми чертями, запертыми в моем подвале!.. — выкрикнул он в бешенстве. — Неужели мы так и не сможем ни поспать, ни поесть?

— Дружище, — попытался успокоить его Мендоса, — знаешь, что делают испанцы, уходя на войну? На завтрак они затягиваются сигаретой, обедают луковицей, а ужинают серенадой, спетой луне.

— А если луны на небе нет?

— Все равно бренчат на гитаре, — ответил Мендоса.

— Я и в самом деле слышал об умеренности и выносливости испанских солдат, — сказал дон Баррехо. — И что же?

— Продолжим драпать.

— Даже не отведав вот этих двух рябчиков? Ну нет, ни за что!.. У нас тоже есть право на перекус, и мы воспользуемся им, клянусь всеми дьяволами Нового Света!.. Та собака еще очень далеко, да и идет она, может быть, совсем по другому следу. К тому же мы находимся на гребне сьерры, наши аркебузы хорошо просохли, и мы сумеем защититься. Де Гюсак, раздувай огонь.

Глава XVI

В ВЫСОКОГОРЬЕ

Дон Баррехо, как настоящий гасконец, был человеком слова, а так как аппетит у его товарищей разыгрался, то все согласились, что пора приготовить завтрак и съесть его, а не рваться в бой, как это вошло у них в привычку.

На склонах сьерры продолжала лаять собака, которую, должно быть, природа наделила исключительным нюхом, раз уж она уловила запах врага на столь огромном расстоянии. Вероятно, она шла напрямик по какому-то каньону, ведя за собой солдат, горящих желанием покончить, после стольких утомительных маршей, с неуловимыми авантюристами.

А те готовились к завтраку. Меню составили два рябчика, насаженных на ружейный шомпол и искусно подрумяненных Де Гюсаком. Он-то ведь тоже был трактирщиком. Мендоса добавил к этому блюду жирненького кролика, который при поджаривании распространял вокруг изысканный запах, что могло быть опасным, если иметь в виду собаку, идущую по следу.

Беглецы торопливо позавтракали, несмотря на бахвальство гасконцев, уверявших, что не сдвинутся с места, пока не покончат с едой.

Лай проклятой собаки все время раздавался на склоне сьерры и с минуты на минуту становился все отчетливее, и это несколько обеспокоило обоих хвастунов.

— Пора смываться, — сказал Мендоса, нетерпеливо ожидавший встречи с отрядом флибустьеров. — Кто хочет драться, пусть остается. Что касается меня, я поберегу брюхо для другого случая.

— Потому что оно уже полно нежным мясом рябчиков, — хмыкнул дон Баррехо. — Если бы ты был голоден, то противостоял бы тем чертям, что нас преследуют. Однако признаюсь, что я согласен с тобой: пора выступать. Ты знаешь дорогу, Де Гюсак?