Читать книгу "Пробуждение дракона. Книга 1. Шепот теней - Ян-Филипп Зендкер"

Некоторое время она недоверчиво смотрела на него, потом, не говоря ни слова, отступила в сторону. Пол вошел в прихожую. Она заперла за ним дверь и жестом пригласила в гостиную.

Здесь было светло. Окно во всю стену выходило на просторную террасу, откуда открывался вид на холмистую равнину, с резервуарами для воды на переднем плане. У стены стояло черное кожаное кресло, перед ним маленький овальный столик с букетом пластиковых цветов в вазе. На противоположной стене висел огромный плоский экран. В дальнем конце комнаты было что-то вроде кухонного угла с высокой барной стойкой и четырьмя табуретками. Аньи присела на одну, скрестив на груди руки, и заговорила на мандаринском диалекте:

– Я не расслышала ваше имя.

– Пол Лейбовиц.

– И чего вы хотите от меня? – Ледяной тон ее голоса не оставлял никакой надежды.

– Я ищу Майкла Оуэна.

– Кто вас послал?

Пол молчал. Он спрашивал себя, настолько ли она уверена в себе, как хочет казаться, или ее решительность – маска, скрывающая страх.

– Его мать, – наконец ответил он. – Она очень беспокоится за него.

– Вы из полиции?

– Нет, я друг семьи Оуэнов.

Они обменялись подозрительными взглядами. Эта массажистка оказалась не такой любезной, как ее подруга. Время для блефа было неподходящее. Как два противника, они не спускали друг с друга глаз в ожидании, кто первый даст слабину. Пол не знал, следует ли ему тоже быть жестким или же, наоборот, проявить мягкость, чтобы войти к ней в доверие. Аньи не производила впечатления человека, которого легко запугать, еще меньше – человека доверчивого. И меньше всего походила на обычную знакомую из бара караоке, как определил ее Дэвид.

Очевидно, Чжан причислил ее к тем девушкам, которые во множестве приезжают на работу в крупные города из китайских деревень. Каждая надеется встретить богача, который сделает ее своей любовницей. Поначалу они трудятся на фабриках, откуда самые красивые в погоне за лучшей жизнью переходят в бары и ночные клубы. Эти дремучие провинциалки слишком пугливы, чтобы так разговаривать с иностранцем. Очевидно, у Аньи другая история. Ее манера держаться впечатлила Пола, даже если в первый момент женщина показалась ему не в меру заносчивой.

– Я могу присесть?

Аньи ответила чуть заметным кивком.

Пол устроился на диване:

– Вы знаете, где Майкл?

– Я полагала, он в Гонконге.

– Там его нет.

– Здесь тоже.

– Тогда, может, он в Шанхае? – (Она смерила Пола долгим взглядом и тряхнула головой.) – Когда вы в последний раз с ним виделись? – (Она снова тряхнула головой.) – А перезванивались? – (Она молчала.) – Это нормально для него – не объявляться больше суток?

Ее молчание начинало его раздражать.

– Неужели вы совсем за него не переживаете? В конце концов, с ним могло что-то случиться.

Подрагивание нижней губы выдавало, каких усилий ей стоило сохранять лицо. Она молчала не из упрямства или незнания – боялась потерять самообладание и удариться в слезы.

– Что, если ему нужна ваша помощь?

Это для нее оказалось слишком. Женщина соскочила с табуретки и, развернувшись, скрылась в соседней комнате. Через открытую дверь Пол слышал ее всхлипывания.

Сейчас он хотел, чтобы рядом оказался Дэвид. Потому что понятия не имел, как вести себя дальше. Он не был полицейским. Опытный комиссар, вероятно, воспользовался бы слабостью женщины и заставил бы ее говорить. Но Пол не мог. Вместо этого он пошел следом за ней, сел на кровать, где она рыдала, уткнувшись в подушку, и погладил ее по голове.

Женщина не прогнала его. Пока она успокаивалась, взгляд Пола блуждал по комнате. В изголовье кровати сидел огромный плюшевый Микки-Маус, к нему была прислонена розовая подушка в форме сердца. На противоположной стене висел большой плоский экран. В углу стоял письменный стол с компьютером. На полу громоздились кипы книг и учебных пособий по английскому языку, интенсивный курс.

– Как давно вы знаете Майкла? – спросил Пол, лишь только рыдания стихли.

Она подняла голову, утерла лицо подушкой и ответила:

– Почти год.

– Это для него вы учите английский?

– Да. Он почти не говорит по-китайски. Кроме того, мы собираемся в Америку.

– И поэтому вы спите с Микки-Маусом и носите джемпер с аббревиатурой Нью-Йоркского университета? – улыбнулся Пол.

– Да. – Ее лицо осветила чуть заметная улыбка.

– И где вы хотели бы жить в Америке?

– Если у Майкла получится с новой фирмой, лучше всего в Нью-Йорке.

– Я там вырос.

Пол сказал это в надежде спровоцировать вопросы с ее стороны и таким образом расположить к беседе, но Аньи не отреагировала.

– Откуда вы? – спросил он.

– Из Шэньяна. Это к северу от Пекина, в Маньчжурии.

– Я знаю.

– Вы бывали там?

– Нередко.

В начале девяностых Пол консультировал одну американскую компанию по производству пива, которая хотела купить государственное предприятие в Шэньяне. Ему запомнилось ясное темно-синее небо и невероятно холодные зимние дни, когда столбик термометра опускался порой до минус двадцати градусов по Цельсию.

То, что он бывал в ее родном городе, впечатлило Аньи. И она наградила его второй улыбкой, более теплой, как ему показалось, и открытой. Потом выпрямилась, взяла бумажный носовой платок с ночного столика и высморкалась.

– Вы хорошо говорите на мандаринском диалекте. Почти как китаец, удивительно!

– Спасибо. Я тридцать лет прожил в Гонконге и много путешествовал по Китаю. А вы говорите по-кантонски?[11] – (Она покачала головой.) – Что же привело вас в Гонконг из Шэньяна?

– Я полагала, что вы хоть немного знаете Китай, – ответила она, откидывая с лица прядь волос.

В ее голосе слышалось разочарование. Как будто она не ожидала от него такого глупого вопроса.

– А вы откуда родом? – в свою очередь поинтересовалась Аньи.

– Родился в Германии, вырос в Нью-Йорке.

– И тридцать лет живете в Гонконге? Почему?

Последний вопрос был скорее риторический. Зачем люди оставляют места, где они родились? Пол давно уже никого не спрашивал ни о чем подобном. Раньше – да, но и тогда вряд ли рассчитывал получить однозначный ответ. Жажда приключений, стремление к свободе – вот причины, которые он называл сам. Собеседники кивали, как будто это что-то объясняло. Какой смысл рассказывать ей, что он с детства был отщепенцем? Что это чувство переносится легче, когда отъединенность можно измерить милями?