Читать книгу "Сыновья - Юрий Градинаров"

Сели в машину.

– Меня – в губисполком, комитетчиков – в штаб гарнизона! – сказал он раздосадованно водителю.

Механик со лба передвинул на глаза кожаные очки с круглыми стёклами, как у воздухоплавателя, крутнул несколько раз ручку и сел в кабину дребезжащего автомобиля.

– Помните, комитетчики, с казаками сладу не нашли. Придётся вам или ещё раз идти на переговоры, или разоружить их пушками. Словами мы их не убедим. У них единомыслие, потому что живут по казацкому закону. А мы, как власть, пока незаконные, – пытался пронять солдатские души двух агитаторов старый подпольщик Дубровинский.

Механик остановился у здания бывшего губернского управления. Председатель губисполкома пожал гарнизонникам руки и вышел из машины. Вечерело.

***

Александр Сотников в редкие свободные дни вместе с Шарлоттой сажал маленького Эрика на саночки и гулял по Бульварной улице до самого университета, любуясь покрытыми хрустальным инеем домами, обгоняющими друг дружку пролётками и даже скамейками для отдыха. Слева, под руку, он вёл Шарлотту, а правой вёз саночки с сыном. Иногда с ними прогуливался Александр Фильберт, служивший в Отдельной Сибирской запасной горной артиллерийской батарее. Вот и сейчас он взял саночный поводок у Александра и побежал с салазками по улице.

– Не урони племянника, Сашок! – крикнула вдогонку сестра.

– Ничего, казак должен уметь падать не только с коня, но и с саночек! – ответил Фильберт, убегая дальше и дальше от четы Сотниковых.

Шарлотта в беличьей шубе под цвет инея, в шнуровых ботинках. Руки в муфте, а на голове боярка. Александр по форме: папаха, полушубок, шаровары с лампасами и сапоги. Только без портупеи. Идут медленно, разговаривают. Шарлотта, склонив голову чуть набок, заглядывает в глаза:

– Мне страшно за тебя, Саша! Ты такой резкий! Я видела, как ты взбеленился, когда прочитал в газете о бесчинствах совдепов. Глаза сверкали ненавистью, ты в тот миг никого бы не пощадил. Взмахнул бы шашкой – голова с плеч! Ты же устойчив в своих принципах! В тебе, кроме диктатора, должен быть и дипломат. Иначе, я боюсь за твою жизнь! Сейчас гибнет столько людей без суда и следствия! Нам бы втроём забраться в глухую тайгу, поселиться в заимке и переждать лихое время. И никто нам больше не нужен: ни царь-батюшка, ни твой казачий дивизион, ни твои норильские руды. Никто! Лишь нас трое – и тайга!

– Мне тоже страшно, Шарлотта! Пугает, что по ряду обстоятельств я сейчас не могу делать то, чем заполнена моя душа. Но я, при всей моей большой любви к тебе и Эрику, не смог бы отгородиться от мира и переждать опасности вдали от людей. Моя душа и сейчас, и тогда была бы не на месте. Я бы не выдержал таёжной тишины, когда, как говорят, на миру решается судьба России. Судьба моих родных, угольных и медных копий, твоих магазинов и лавок, наконец, судьба нашего сына! Нельзя допустить, чтобы Александр Керенский или уважаемый мною старик Потанин решали нашу с тобой судьбу. Мы должны сами её вершить. И мы, военные, должны играть главенствующую роль в определении судьбы Отечества, даже если это будет стоить наших жизней.

– Наверное, мы не вовремя родились, Сашок! Хотя счастье не обошло нас стороной. Но сейчас обстоятельства сильнее нас. Чувствую, оно начинает рушиться. Смута всегда гибельна для многих людей. История тому подтверждение, – грустно сказала Шарлотта.

– Человек не выбирает время своего рождения. Это судьба даёт ему шанс родиться и вписаться в него или остаться на его обочине. Я и вписываюсь в него со всеми горестями и радостями.

За университетским городком в лучах солнца серебрилась тайга. Где-то далеко, над соснами, вздымалась снежная пыль от съезжавших с веток пушистых шапок и переливалась многоцветным колеблющимся маревом. Слева от Татарской слободы виднелся короткий отрезок Томи, почти слившейся со снежными берегами. А по Почтамтской туда-сюда шли студенты, как в мирное время, когда не было ни германской войны, ни революции. И какое сегодня правительство в Петрограде или Томске – им наплевать! У них своя студенческая республика, у них свои короткие и быстротекущие студенческие годы и им хочется как можно больше почерпнуть знаний для оставшегося впереди отрезка жизни.

Александр остановился и долго смотрел на это муравьиное движение молодых людей.

– Вот так и я сейчас беззаботно бы плёлся с конспектами к тебе на свидание, не обременённый ни казачьим званием, ни тысячами станичников, ни нашим сыном Эриком, а лишь одной тобой! Хотя и у студентов – свои заботы! А сынок для меня – не забота, а – радость. Наверное, всё что со мной происходит сейчас, предопределено моей короткой жизнью. Я это чувствую сам и тороплюсь жить. Я ещё не испытал праздности и беззаботности. В детстве – маленький станок в низовьях Енисея, малолюдность, бескрайняя тундра, няня, рисование и книги. В восемь лет – высылка родителей, невозможность всегда быть с отцом и матерью. В двенадцать лет – политехникум, в пятнадцать – гибель отца, в двадцать – институт, в двадцать четыре – женитьба, армия, в двадцать пять – Эрик, в двадцать шесть – командир дивизиона и атаман Енисейского казачьего войска, депутат Сибирской областной думы. Как видишь, судьба нанизывает новые и новые кольца на стержень моей жизни, поднимая на такие высоты, о которых я и не мечтал. Я пока ни разу не отказался от её подарков. И думаю, не надо судьбу огорчать отказом. Я беру всё, что посылает она мне, ради одной великой цели моего деда Киприяна: освоить Норильские горы и Северный морской путь. Думаю, с теперешними моими титулами мне легче будет добиться её. И я покоряю всё, что мне даёт судьба, ради тебя, моя дорогая Шарлотта! Мною движет моя любовь к тебе с тех пор, как двенадцатилетним мальчонкой я увидел тебя. Я хочу, чтобы ты гордилась мной!

– Я всегда гордилась и горжусь тобой! Но чрезмерное честолюбие где-то помогает тебе, а где-то вредит. Твой взрывной характер не всегда успевает найти верное решение. Помни, ты не один. За спиной – судьбы других людей.

– Лотточка! Во мне живёт мудрость и доброта деда, горячность и жестокость отца. Пока в своей жизни я не наломал дров. Как будет дальше – увидим. Но склоняться перед каждым ветром, дующим в лицо, я не намерен. Я всегда хочу видеть горизонт, видеть, куда иду, а не путь, по которому иду. Потому что заветные цели там – за горизонтом, а не под ногами.

15 января 1918 года Александра вызвали в Красноярск на малый круг, чтобы обсудить требование Совдепа о расформировании казачьего дивизиона. Ещё в декабре 1917 года Сергеем Георгиевичем Лазо, командиром отрядов Красной гвардии, был изложен план действий Красноярского исполкома в отношении казачества: «Нужно ликвидировать эту постоянную угрозу выступления против Советов. Думаю, что казакам нужно будет дать ультиматум и не более четырёх часов времени на раздумье. День посылки ультиматума нужно приурочить к тому времени, когда ачинский эшелон будет находиться на станции Красноярск. Я думаю, что казаки спасуют. Но если этого не будет, нужно быстро и энергично провести военные действия, начав с обстрела казарм сначала шрапнелью, а потом – из гаубиц».

Дубровинский, самолично убедившись в непризнании казаками власти Советов, начал активную подготовку к их разоружению. Восемнадцатого декабря приняли решение о роспуске Войскового казачьего Совета, а двадцать первого декабря – создали революционный боевой штаб. За два дня до начала Нового года исполком своим постановлением вызвал солдат из Томска, организовал охрану города и задержал солдат-енисейцев, возвращающихся в подразделения из отпусков.