Читать книгу "Русский дневник - Джон Эрнст Стейнбек"

Вечером мы были приглашены на концерт на берегу моря. Выступал музыкальный коллектив, который здесь называют «Тбилисский джаз-оркестр». Заняв свои места на маленькой эстраде рядом с пляжем, музыканты сыграли свои версии американских джазовых композиций – «Shine», «China Boy» и «In the Mood» – как всегда, «In the Mood». Перед концертом нам с Капой вручили огромные букеты цветов, из-за которых мы почувствовали себя немного глупо. Ни он, ни я не относимся к тому типу людей, которые готовы слушать концерт, выглядывая из-за горы гладиолусов весом пятнадцать фунтов. Это были очень большие букеты, и мы ничего не могли с ними сделать. Положить их на пол тоже было нельзя, так что мы были вынуждены глядеть на эстраду с оркестром сквозь частокол цветочных стеблей.

Мы поняли, почему они не справляются с американской музыкой. Наш свинг – это изобретательность и импровизация. Музыкант вкладывает в исполнение себя, свое воображение, в то время как музыканты местного оркестра рабски подражают записям, которые они слушают, – а эти записи неподражаемы. Если они хотят играть свинг, то нужно взять одну тему, например «Dinah», и импровизировать на нее. Вот это была бы музыка! Конечно, не американский свинг, но вполне мог получиться грузинский.

…нет никаких причин использовать для импровизации только американскую музыку – с тем же успехом можно взять грузинскую тему…

Наконец оркестр обратился к своей музыке и заиграл горячие танцевальные мелодии грузинских гор. Все вздохнули с облегчением – и мы тоже, потому что музыканты почувствовали себя дома, и это была их музыка. После окончания концерта руководитель оркестра и несколько музыкантов приехали к нам в гостиницу поужинать. Мы разговорились с сухопарым, подвижным руководителем и попытались через трехступенчатый перевод с участием Хмарского рассказать ему об американском свинге: как он возник, как развивался и что это такое вообще. Он был восхищен теорией возникновения свинга, и вместе с музыкантами они то и дело врубали в разговор экспансивные комментарии на грузинском языке. Для него оказалась новой сама идея, что музыканты, импровизируя на тему простой мелодии, становятся творцами музыки, которую не нужно записывать, не нужно сохранять, а нужно просто играть. И чем дольше они слушали нас, тем больше будоражила их эта идея. Мы сказали, что нет никаких причин использовать для импровизации только американскую музыку – с тем же успехом можно взять грузинскую тему, да и импровизировать на ее основе им будет легче. Немного погодя они внезапно вскочили, быстро попрощались с нами и убежали, а мы представили себе, как сейчас где-то в ночи на берегу Черного моря проходит дикий музыкальный эксперимент с импровизацией в американской манере.

Казалось, мы никогда не выспимся, но нас это нисколько не угнетало. Мы все время куда-то бежали, и у нас просто не было времени думать о таких мелочах. Фотоаппараты Капы щелкали, как петарды на салюте, и он был завален горами заснятой пленки. Мы… Попытаюсь сформулировать точнее, ну, что-то вроде этого: мы все время на что-то смотрели и что-то осматривали. При обычном, очень неэффективном существовании мы смотрим на вещи изредка, а в остальное время просто расслабляемся и ни на что не смотрим. Но поскольку в этой поездке у нас было очень мало времени, нам приходилось каждую минуту на что-то смотреть – а это утомляет. И еще об одном. В последнее время мы жили такой добродетельной жизнью, которая в истории человечества наблюдалась только раз – ну, может, два. Частично это было сделано намеренно, потому что у нас было слишком много дел, а частично – потому, что порок был нам сейчас не очень доступен. Вообще-то, мы довольно нормальные особи. Нам нравится любоваться точеными женскими щиколотками, особенно если они вложены в хорошо сидящий нейлоновый чулок, и даже ножками на несколько дюймов выше щиколотки. Мы любим все ухищрения, все виды лжи и все приемы, которыми пользуются женщины, чтобы обмануть и заманить в ловушку невинных и глупых мужчин. Нам очень нравятся все эти штучки – и великолепные прически, и духи, и красивая одежда, и лак для ногтей, и помада, и тени на глазах, и накладные ресницы. Мы определенно жаждем быть обманутыми и одураченными. Мы любим сложные французские соусы и марочные вина – да, и шампанское Perrier-Jouët, лучше 1934 года или около того. Мы любим душистое туалетное мыло и мягкие белые рубашки. Нам нравится цыганская музыка, которую играет целый батальон людей со скрипками. Нам нравится безумный, пронзительный звук трубы Луи Армстронга и истерический смех кларнета Пи Ви Рассела. Но мы вели кристально чистую и добродетельную жизнь. Мы сознательно были очень осмотрительными. По сообщениям советской прессы, чаще всего нападения на иностранцев случаются на почве пьянства и разврата. Мы же пока пьем умеренно и ведем не более развратный образ жизни, чем большинство людей. Хотя… все в мире меняется, и, может быть, мы потом преисполнимся решимости вообще вести жизнь святых. Возможно, нам даже удастся это сделать – отнюдь не к полному нашему удовлетворению.

Наверное, надо назвать еще одну вещь, которая нас в России утомляла: разговоры с нами постоянно поддерживались на высоком интеллектуальном уровне. Мы не будем категорически настаивать на том, что русские – чопорные, непьющие и неразвратные люди, ибо не знаем, как они ведут себя в более неофициальные моменты. Может, да, а может – нет. Но вполне вероятно, что мы немного красовались друг перед другом, как надуваются домохозяйки на вечеринке. Во всяком случае, сейчас мы не только очень устали, но и почувствовали внутри себя шевеление чего-то декадентского.

Утром шел сильный, но теплый легкий дождь. Мы перевернулись на другой бок и снова уснули. Только около десяти часов утра проглянуло солнце, и за нами пришел сопровождающий, который повез нас на государственную чайную плантацию.

Сначала мы ехали вдоль побережья, потом через расселину в зеленых горах проникли в длинную долину. Здесь на мили тянулись темно-зеленые чайные кусты и кое-где виднелись кроны апельсиновых деревьев. Это было очень приятное место – и первое государственное хозяйство, которое мы посетили.

СССР. Грузия. 1947

И в этом случае мы не можем делать обобщения, мы рассказываем только о том, что видели и слышали. Это государственное предприятие управлялось, как американская корпорация. Оно имело управляющего, совет директоров, сотрудников. Рабочие предприятия жили в новых, чистых и красивых многоквартирных домах. Каждая семья имела свою собственную квартиру, а работавшие на чайных плантациях женщины могли устроить детей в детские ясли. У работников плантации был такой же статус, как и у заводских рабочих.

Это была очень большая плантация с собственными школами и даже с собственными оркестрами. Управляющий был деловым человеком и легко мог бы руководить филиалом американской компании. Этим предприятие очень отличалось от коллективных хозяйств, где каждый крестьянин имеет долю с дохода всего коллектива. Здесь же была просто фабрика, предприятие по выращиванию чая.

Мужчины в основном обрабатывали землю, а женщины своими ловкими пальцами собирали чай. Они медленно двигались вдоль длинных рядов чайных кустов. За работой они пели, перекликались и выглядели очень колоритно. Капа сделал множество их фотографий. Здесь, как и везде, были предусмотрены награды за высокие профессиональные показатели. Так, среди работниц была девушка, которая получила медаль за скорость сбора чая. Действительно, когда она собирала свежие зеленые листочки и складывала их в корзину, ее руки летали над чайными кустами со скоростью молнии. Темная зелень чайных кустов и цветные женские одежды на склоне холма создавали живописно картину. А у подножия холма стоял грузовик, на котором свежесобранный чай увозили на перерабатывающую фабрику.