Читать книгу "Злейший друг - Ирина Лобановская"

Ксения мрачно улыбнулась. Она, Ксения? Та самая, которая?… И в чем-то подобна Богу?! Это даже не смешно.

Отец Андрей легко угадал дорожку ее мыслей.

— Вы не правы. Опять невоспитанные мысли. Не только человек нуждается в Боге, но и Бог в человеке. И если тот правильно воцерковляется, ссоры в семье должны затихнуть, а любовь окрепнуть. Но, к несчастью, многие неофиты выбирают для себя внешние хлопоты. Не научились еще жизни духовной, но спешат учить других. Ни одной страсти не победили в себе, но торопятся исправлять ближних. Замечательно сказал преподобный Серафим Саровский: «Стяжи мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся». Ведь неофит добровольно и свободно уверовал в Бога, но других пытается силой притащить в Церковь, лишает их Божественной свободы выбора. И каков результат? Вскоре родственники неофита начинают ненавидеть все, что связано с православием. А сами неофиты? Недавно я прочитал в книге одного священника из Подмосковья один и грустный, и смешной эпизод. Дело было в храме православного вуза. В день памяти небесного покровителя института служится торжественная литургия. После службы священник радуется, что пришло много студентов. «Это в основном первокурсники и второкурсники», — сообщают ему. «А почему нет студентов старших курсов?» — «А они уже «воцерковились», — с горькой иронией отвечают ему.

Ксения засмеялась. Отец Андрей тоже.

— Господь говорит: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч». Вы не слышали о жизни одного из самых знаменитых неофитов — преподобного Антония Великого? Он вошел однажды в храм и услышал, как читают Евангелие. И загорелся желанием исполнить все Христовы заповеди, отказался от всего прежнего. И исполнил все. За пятьдесят лет. Его пример воодушевил многих — так возникли первые монастыри и наше монашество. Пятьсот лет спустя жил другой неофит — преподобный Прокопий Декаполит. И он также, желая исполнить по-настоящему евангельские заповеди, в юности ушел в монастырь. Но монастыри в то время уже были другие. И, наблюдая монастырскую жизнь, молодой инок начал отчаиваться. Нет, никаких особых грехов там не было. Но и добродетелей тоже. Вся братия оказалась под стать нам, «выздоровевшим от неофитства». И однажды святой Прокопий спросил игумена: «Отче, истинно ли то, что в Евангелии написано?» — «Да, чадо, потому что это слова не человека, но Бога». — «Отче, а почему мы тогда не исполняем этого?» И ответила ему вся братия: «Так ведь никто не в силах соблюсти их».

— Ну, если в монастыре так считали… — протянула Ксения. — Куда уж нам, грешным…

— Но сказано в житии, что последовало наказание — неудержимая скорбь овладела игуменом и всей братией за напрасную трату времени. Зато Прокопий решил в точности следовать записям и наставлениям Святых Отцов. Провел в пустыне семь лет. А современное неофитство со своими соблазнами… Например, неофит часто, увлекаясь и не зная своих подлинных сил, берется за подвиги, которые ему не по плечу. Тут важна осторожность, чтобы не натворить в порыве того, о чем потом придется жалеть, — скажем, скоропалительно принять решение уйти в монастырь или раздать все свое имущество.

— А у меня как раз у подруги муж стал монахом. — И Ксения рассказала об Ольге.

Глава 15

— Не плакай и не печаль бровей, — повторил Олег. — Что случилось? Я хочу тебя видеть…

— Ничего не случилось… Я тоже хочу… Без вариантов… — проревела в трубку Ксения. — Ты где?

— Далеко, — глухо ответил он. — Очень далеко от тебя… Но скоро отправлюсь в обратный путь. И тогда мы увидимся… Я позвоню. Очень странно… Я и не заметил, как привык к тебе, так что уже не понимаю, сумею ли дальше жить без тебя.

И они увиделись.

Но разве так Ксения представляла себе эту встречу?… Человек предполагает, а Господь располагает.

Отец, хотя ему было уже хорошо за восемьдесят, оставался на плаву и энергии не терял. Любил повторять стихи из фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход запрещен»:

— «Мы бодры, веселы…» Нередко спрашивал:

— А сколько там Сергею Михалкову? Девяносто три или четыре? Ну, мне еще до его возраста жить и жить! Я против него мальчишка.

Однажды со смехом сообщил:

— У меня двадцать семь болезней! Ночью подсчитал — целая копилка болячек. А от болезней лекарства нет. Кто это сказал: «А старость ходит осторожно и подозрительно глядит»?

Ксения, в тот день заехавшая проведать родителей, передернула плечами. Отец был поразительно здоровым человеком. И когда у него лет в сорок пять впервые заболела голова, решил, что умирает. Матери стоило больших трудов заставить его выпить простой цитрамон, чтобы боль прошла. Он никому не верил и требовал немедленно «скорую».

— А еще говорят о прекрасной памяти артистов, — тотчас съязвил Георгий Семенович. — Мне за восемьдесят… Это прескверная болезнь. От нее вылечиться нельзя. Буквально еле хожу и еще буквальнее ничего не ем и все ненавижу.

Ксения покосилась иронически: всем бы так еле ходить за восемьдесят!

А потом отец взялся пересказывать свой недавний сон:

— Ко мне привязался черт.

— Страшный? Рогатый? — с любопытством спросила Ксения.

— Конечно. Я стал с ним драться, но, в конце концов, после нешуточной борьбы он меня одолел: дьявол все-таки сильнее человека. И говорит: «Я тебя отпущу, если ты меня вкусно накормишь. А нет — плохи твои дела». Ладно, думаю, я тебя накормлю. И размышляю на ходу: надо хитрость придумать, верить рогатому нельзя — обманщик. А он не дурак, словно прочитал мои мысли и объявляет: «Только отравить меня можешь не пытаться! Я не то что вы, люди. Могу серную кислоту пить — и мне ничего не будет!» Ну, начал я его кормить. Всякой дрянью. Набрал углей, битума, проволоки — и даю ему. А он себе все разжевывает и ест спокойно, да еще нахваливает. И родилась тогда у меня идея: надо его взорвать.

— В эпоху терроризма это не ново, — заметила Ксения.

— Ничто не ново под луной! Потчевал я его всяким хламом и вместо макарон, наконец, подсунул бездымного пороха, он ведь как макароны делается — длинными такими палочками. Кормил его порохом, кормил и подсунул в него охотничий пистон. А сам начинаю тихонько все дальше и дальше от черта отходить. А тот жует, жует порох и — сунул в рот и пистон. Я отошел на приличное расстояние, жду… И — рвануло! Взорвался черт, по воздуху полетели черные клочья во все стороны, все затмило дымом, и летят эти черные клочья, и летят… И тут я проснулся.

— Забавно… — пробурчала Ксения. — К чему бы это тебе черти стали сниться?

Георгий Семенович прямо помешался на снах. Он вообще их видел чересчур часто, по единодушному мнению родственников, но когда вдруг начал излагать сны стихами… Обалдела даже мать, ко всему привычная в своей сумасшедшей семейке.

А Леднев с выражением декламировал:

Очень странный сон приснился мне Иль в бреду пригрезилась картина, Будто нету горя на земле, Будто люди счастливы отныне.

На вокзалах больше нет бомжей, Нет путан на улицах столицы, Для машин хватает гаражей, И улыбки украшают лица.

Обогрет далекий Сахалин, Есть вода в домах Владивостока, А чеченец, русский и грузин — Братья нынче — на века, без срока.

В школах не случается пожар, Слух о бомбе не сорвет занятий. А Чубайс, Бурбулис и Гайдар В Магадане — городе-расплате.

Абрамович по миру побрел, И Зурабов сам ушел в темницу. Взяток нет, исчез и произвол, Суд решил по-честному трудиться.

И чиновник больше не хамит, И никто отныне не ворует, ВВП правительство растит, Цены падают, враги тоскуют.

Слово «киллер» умерло навек, Дети без родителей гуляют, Стал такой счастливый человек, Как и в сказках не всегда бывает.

Очень странный сон приснился мне: Будто бы Россия обновилась, Будто нету горя на земле, Будто правдой стало то, что снилось.

— В политики тебе уже идти поздновато, — хмыкнула Ксения. — В поэты тоже. Так что будешь хоббистом. Почти хоббитом.