Читать книгу "Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась - Лола Лафон"

Сидя за столиком бухарестского кафе, я слушаю рассказ молодой женщины об отце, который постоянно, мужественно сопротивлялся указам Вождя вождей. Десятилетний сын Кристины пьет лимонад и скучает до тех пор, пока в нашем с ней разговоре не упоминается съемка казни Чаушеску Оказывается, когда мальчик смотрит «это кино», ему осужденных жалко. Мать смущенно улыбается: «Ну что ты такое говоришь!» Ребенок стоит на своем: «Да, мне их жалко, Чаушеску в фильме старый, прямо дедушка, и Елена тоже старая, они дрожат и держатся перед смертью за руки, как влюбленные…»

«Я здесь, Ленуца», – шептал Товарищ, успокаивая этим ласковым именем жену во время процесса. Волосы у Елены были убраны под платок, как у крестьянок, которых чета Чаушеску пыталась в Румынии истребить. Эти кадры были показаны во всем мире. Ну и что, ничего особенного, нормальное проявление близости между стариками, которых пробудили от длительного сна, и они не вполне понимают, что происходит. Они слишком долго повторяли свою пропаганду и сами в конце концов в нее поверили, жалкие старики, убежденные, что «во всем виноваты иностранные террористы, ливийцы, сирийцы!» и что судьбу страны решило рукопожатие на Мальте… будто именно там два образцовых руководителя предприятия Восток – Запад сговорились убрать отставшего от жизни бездарного мафиозо.

«Стыдно, стыдно вам должно быть, дети мои», – выбранила жена Товарища солдат, которые, перед тем как расстрелять, ее связывали. «Героиня, мать, ученый с мировым именем, лучший пример этики, знаний, опыта и достоинства социалистической женщины, румынской женщины» – именно такие слова выбрал для нее официальный писатель всего-то несколько недель назад. Старуха на экране держит в руках небольшой пластиковый пакет. Ядерные секреты? Списки оппозиционеров, подлежащих истреблению? Нет, рецепт на лекарства, которые Старик принимает от диабета. И их невидимые обвинители, те, что совсем недавно с неподдельным рвением им подчинялись, спешат с этим покончить. Пусть уже их наконец расстреляют, и тогда сдадутся последние защитники режима, все еще стреляющие по мирному населению на улицах Бухареста.

Ну вот. Дело сделано. Их трупы должны отнести в морг крепкие волонтеры: военный, он же чемпион по гребле на каноэ, еще один чемпион – по ребги, и еще два – футболист и хоккеист… Но 25 декабря 1989 года тел нигде нет, напрасно обшаривали стадион, где их вроде бы оставили, – тела исчезли. Только утром 26-го их нашли на другом стадионе. Кто их туда перенес? Зачем? Неточности, несоответствия, странности. Когда был оглашен смертный приговор, журналисты решили, что казнь состоится попозже в тот же вечер или на следующее утро, оператор выключил камеру в ту самую минуту, как во дворе раздались выстрелы, ему потом удастся снять только два лежащих на земле тела. Между приговором и казнью прошло не больше четверти часа.

АЛЛО, КТО ЭТО?

Четвергу 21 декабря 1989

Они знают. И те и другие – те, кто в течение многих лет приказывал, и те, кто повиновался. Эти последние начиная с пятницы 15 декабря каждую ночь затаив дыхание слушают голос радио «Свободная Европа». Нет, они не сдаются, замерзшие люди, сбившиеся в кучку в тимишоарской ночи, они требуют возвращения пастора, которого Чаушеску, заподозрив в произнесении «подрывных» проповедей, отправил под домашний арест.

Их на этой площади больше тысячи, почти все они – дети Декрета 770, рожденные после неудавшихся абортов; у них три, может быть, четыре ружья на всех, но они наступают на целящихся в них солдат. Стреляйте без предупреждения, приказывает Царек, когда ему сообщают о событиях в Тимишоаре, у нас идет война! Какая война? Но люди уже мертвы, убиты в упор. Раз так, мы устроим забастовку, решают уцелевшие[87].

В Бухаресте об этом знают, знают в том числе и рабочие, которых сейчас подгоняют сотрудники госбезопасности: быстрее, быстрее, надо заполнить автобус, который пойдет от завода и повезет их аплодировать речи ненавистного им человека, речи, подготовленной наспех – исключительно затем, чтобы утвердить свою власть перед лицом событий.

И здесь слышно, как люди спотыкаются о тела на улицах Тимишоары, и они, те, кого собрали в автобусе, улавливают эхо. И понимают: надо что-то делать. На пути к центру Бухареста они перешептываются, стараясь, чтобы сопровождающие не заметили. Что делать – спрыгнуть на ходу, убедить водителя остановиться? Невозможно, они окружены грузовиками, заполненными обычными аксессуарами: сине-желто-красными флагами, транспарантами, прославляющими Старика. Что ж, если надо еще раз присутствовать на этом спектакле, они освищут его, они взорвут тишину, созданную силой ужаса, который им заталкивают в глотку год за годом с такой силой, что он доходит до мозга.

Сговорились человек двадцать – станем кричать: Тимишоара, Тимишоара!.. Они ошеломлены собственным решением, страх засел в них уж очень глубоко, они молчат и смотрят через окно на опустевшие улицы столицы. Все рабочие бухарестских заводов уже на Дворцовой площади. В первом ряду пионеры и партийные чины. Трибуну охраняют полицейские. Соседние улицы под наблюдением, в толпе рассеяны сотрудники Секуритате.

С чего они начали? Сделали глубокий вдох или, напротив, затаили дыхание, стараясь победить страх, отогнать ненужные сейчас мысли? Элемент супер-супер-Е: глотнуть воздуха пересохшим горлом, напрячь живот, превратить грудную клетку в резонатор и выпустить на волю почти неслышное среди обязательных «ура, ЧА-У-ШЕС-КУ» свое «Ти-ми-шо-а-ра, Ти-ми-шо-а-ра».

Некоторые из стоящих вокруг них оцепеневших людей судорожно всхлипывают. Дрожь, а потом ничего. Рассказ прерывается. Умолк и поднявшийся на трибуну Товарищ – старик в черном пальто и каракулевой шапке. Он тоже оцепенел. Но вот он ожил, повернулся к жене и к замершим министрам.

Из двадцати рабочих, связавших себя в автобусе клятвой сделать что-нибудь, до сих пор не изменили клятве всего двое. Только двое, держа в руке сине-желто-красные флажки, которыми им приказали размахивать, продолжают идти вперед, куда идут – понятия не имеют, но медленно двигаются вперед между рядами и на ходу повторяют: Ти-ми-шо-а-ра, Ти-ми-шо-а-ра.

Старик прочищает горло, стучит по микрофону, словно по старой, испорченной телефонной трубке. Наверное, какая-то техническая проблема – восстановить связь – о чем он говорил-то, ну да, над страной нависла террористическая угроза – в Тимишоаре сеют смуту иностранные агенты – Румыния осуждает эту агрессию – мы восстановим порядок и – главное не думать о – Стена – Ростропович – болгары, Польша, Германия – рукопожатие, прозрачность… что он там говорит, этот русский, чем-то управляющий…