Читать книгу "Дезертиры с Острова Сокровищ - Александр Секацкий"

Вот, например, заповеди Иисуса – сегодня они приняты всерьез – не в качестве теологических тезисов, а как практические советы старшего товарища. Если уж совсем кратко попытаться суммировать вклад городских бродяг в «истолкование» христианства, можно сказать, что вера в Иисуса уступила место вере Иисуса. Они, его сегодняшние последователи, попросту верят в то же, что и он, – в бессмысленность стяжания земных сокровищ, в великое преимущество птиц небесных и цветов Господних, которым нет нужды заботиться о своем убранстве; верят в то, что, отойдя от негостеприимного порога, следует просто отряхнуть прах с ног своих, – верят хотя бы потому, что и сами так живут. И имеют возможность каждодневно убеждаться в том, что Спаситель прав. Охотники племен, читая Евангелия, интуитивно различают то, что адресовано своим – таким же скитальцам, спутникам Иисуса, и то, что адресовано urbi et orbi, обитателям встречного мира, до которых еще нужно донести Весть. Во втором случае, конечно же, требуются подробные пояснения и доходчивые примеры. Путешественник не станет подробно описывать своим товарищам по странствию то, что они и так видят своими глазами, хотя, конечно, у него найдется о чем с ними поговорить. Но, составляя «отчет о командировке», предназначенный для тех, кто никуда не выходил, исполнитель миссии опишет достопримечательности во всех подробностях, он вынужден будет сделать еще многое, восполняющее нехватку непосредственной очевидности. Все дело в том, что прочно укорененные обитатели мира сего читают отчет, оставаясь дома, а вольные странники сопоставляют происходившее с тем, что происходит сейчас, и нередко узнают знакомые горизонты, ибо их взгляд открывает панораму примерно с той же позиции. Вот почему слова Августина «душа по природе своей христианка» воспринимаются нестяжателями как простое эмпирическое обобщение, что-то вроде наблюдений типа «хорошо выспавшемуся легче дается дорога». И в этом смысле дезертиры с Острова Сокровищ – это просто люди Божьи, овцы, которые никуда не терялись. Их царствие не от мира сего, и за Отцом Небесным они следуют, как за старшим товарищем.

Вроде бы стихийное творчество масс (в данном случае творчество религиозное) всего лишь изменило акцент в трактовке, предложив вместо созерцания Истины созерцание мира через имплантированный хрусталик Истины. Однако вера тут же обрела вещую силу, которая никак не давалась созерцателям Истины, склонным все время откладывать ее обретение. Непосредственное востребование Истины в качестве элемента повседневной жизни восстановило дух первоначального христианства, открыв простор для импровизаций, без которых не может обойтись ни одно живое приложение. Только мертвая буква канона боится любых новаций в принципе, поскольку не располагает средствами для сравнения будничной чеканной монеты с эталоном, хранящимся в сейфе, закрытом на надежный замок. Мудрствующие мира сего всегда полагали, что сейф откроется тому, кто наберет правильную последовательность знаков, составляющих сокрытое имя Бога. Уже более двух тысяч лет продолжают они свою каббалистику и гематрию. Эти мудрствующие настолько погружены в увлекательное, таинственное занятие, настолько внимательны, что не заметили, как вместо священных букв им подсунули пробки от пепси-колы и вкладыши от шоколадных батончиков. Теперь, возможно, они наберут правильную последовательность, и бог, имя которого они прочтут, несомненно, озолотит их. Но истина состоит в том, что Иисус не оставил никакой записи любителям «кодов да Винчи», пусть даже имя им легион. И царство, сокровища которого хранятся в кладовых, закромах и сейфах, – не Его царство.

Официальный Ватикан, разумеется, сопротивлялся до последнего, но сегодня позиция клира меняется. Новообретенных прихожан поддержало большинство кардиналов Латинской Америки, а служители подвесных храмов уже не исторгаются из лона церкви. Сама же духовная практика нестяжателей решительно игнорирует разделение церквей. Благодаря преобразованию повседневности вера обрела сущностное соседство с родственными ей модусами бытия. Сразу же обнаружилась действительная родственность любви, которую Иисус провозглашал главным содержанием веры. Этот принцип, однако, приходилось истолковывать и пояснять, при том что любовь к ближнему воспринималась как достойная, но все же нелегкая задача. Образ веры во многом зависит от образа жизни, и чем ближе образ жизни к той жизни, которую вел сам Христос, тем понятнее, точнее говоря, очевиднее становятся некоторые требования религии. Скажем, проповедники нередко обращались к вопросу «Почему пост отменяется для тех, кто находится в пути?», пытаясь, каждый на свой лад, растолковать эти особые обстоятельства. Им, однако, не приходило в голову элементарное соображение, очевидное для вечных путников: пост вовсе не отменяется для пребывающих в дороге, он, напротив, вводится для тех, кто застрял в капканах мира сего. Так же обстоит дело со многими притчами, например с теми, где Иисус обращается в своих сравнениях к бережливости и накоплению, – образцом может служить притча о предусмотрительной деве. Для нестяжателей такая система сравнений не работает, она для них, мягко говоря, не убедительна. Однако люди джунглей прекрасно понимают, что речь идет о вразумлении неразумных, для чего и приходится обращаться к понятной вещеглотам мотивации: ведь точно такие же вещеглоты с изумлением смотрели, как Иисус расходует драгоценное миро… Лидеры движения и сами прибегают к подобным сравнениям (за исключением, пожалуй, Парящей-над-Землей) – и по тем же причинам. И при этом расходуют «драгоценное миро», не задумываясь, не испытывая ни малейших сомнений на этот счет.

Обычай избавления от излишков столетиями существовал в извращенной форме раздачи милостыни и коррумпированного экономикой дарения. Подвесные обмены кардинально изменили ситуацию, став самой надежной в истории земной санкцией беспечности. Но решающая роль и в этом случае принадлежит исключительно благоприятному сочетанию элементов, обусловившему синтез автономного и очень притягательного бытия. У нестяжателей отсутствуют закрома, а их экипировка должна быть пригодна и для дальних странствий, и для быстрых перемещений – тут подвеска становится попросту самой рациональной формой депонирования излишков. Но взаимный резонанс уникального сочетания продолжается – подвеска служит подтверждением действенности наставлений Иисуса; взятые по отдельности, эти элементы едва ли смогли бы произвести такой эффект.

То же относится и к подвесной мобильной культуре, хорошо утоляющей духовную жажду странников. Гелиос не раз прибегала к образу музыкальной шкатулочки, чтобы объяснить выход из архива в принципиально не архивируемый мир. Выглядит это примерно так.

Представь себя в своей персональной замкнутой музыкальной шкатулке, то есть в недоступной другим комнате, студии, колыбели. На полках стоят твои любимые книги с закладками, можно взять любую на ощупь. Вся музыка, которая тебе нравится, – под рукой. Кофе, сигареты, видео-аудио, наконец, компьютер – все рядом. И ничего не раздражает. Такой нарциссический аквариум – словом, музыкальная шкатулка: мир, существующий по твоим законам и правилам. Где бы ты ни оказалась, тебе непременно захочется вернуться сюда и чаще всего – как можно скорее.

Но человек устроен так, что весь свой нарциссический рай он готов поставить на карту ради другого, ради выбора объекта, как говорил Фрейд. Почему же этот другой, этот кто-то – неудобный, дискомфортный, временами просто отвратительный, не дающий покоя, почему он так важен нам, что мы бестрепетно открываем для него крышку и шкатулка играет приветственный марш? Или сами навеки покидаем свою сладкую родину и уходим вместе с ним (с ней)? Этого мы не знаем, знаем лишь, что дело обстоит именно так.