Читать книгу "Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости - Брене Браун"

• Мой муж очень строг с нашим сыном. Он слишком сильно на него давит. Хочет, чтобы сын получал отличные оценки и был лучшим игроком в бейсбол в школе. Я пытаюсь умаслить мужа, но у меня не получается. Я вижу, что ребенок напряжен. Я раньше пыталась говорить об этом с мамами других ребят из команды, но потом перестала. Они мне такую взбучку задали. Сказали, что все ребята считают моего мужа жестоким и несправедливым. А их матери думают, что мы с мужем разрушаем жизнь ребенка. Не представляю, что мне делать. Просто молчу.

В крайних случаях наша неспособность мириться со своими несовершенствами может означать серьезную опасность для нас и людей, о которых мы заботимся.

• Когда я была беременна, все подружки говорили: «О, только подожди, только подожди, ты почувствуешь такую любовь, какой еще никогда не ощущала, это так удивительно». Они твердили и твердили об этом, а когда родился мой сын, мой первенец, я впала в настоящее уныние и совсем ничего не почувствовала к нему. Мне только было грустно, и я хотела вернуться во времена до беременности. Мне было так стыдно, что я думала: «Боже, я буду одна из тех мамочек, которые… Я сумасшедшая, и мой сын вырастет сумасшедшим». Муж очень злился. Наверное, он думал, что женился на монстре. Он не знал, что сказать, а свекровь повторяла: «Что-то не так, она какая-то ненормальная». Два месяца ада. Я не обращалась к врачу, мне было слишком стыдно. Наконец все стало так плохо, что я почти ничего не могла делать, я испугалась, что меня просто запрут в сумасшедший дом, и отправилась к доктору. Он объяснил, что у некоторых женщин после родов бывает депрессия и что все дело в гормонах. Я стала пить таблетки, что само по себе довольно скверно, но не так скверно, как не испытывать никаких чувств по отношению к своему ребенку. Через два месяца я пришла в норму. Оглядываясь на те времена, понимаю, что хуже мне никогда не бывало.

• Я стыжусь того, до какой степени я ненавижу свое тело. Абсолютно. То есть до такой степени, что иногда мечтаю заболеть, тяжело заболеть. Так тяжело, чтобы сбросить тридцать-сорок фунтов. Я не хочу умирать, но, если бы можно было заболеть как следует, я бы даже не подумала о том, как мне будет худо, лишь бы заболеть так, чтобы сбросить тридцать-сорок фунтов, а потом выздороветь, оно того стоит. То есть вы можете представить себе, до какой степени надо ненавидеть свое тело? Я стыжусь тела и стыжусь того, насколько я его ненавижу.

• Моя дочка сидит на наркотиках, а сын плохо учится в средней школе. Когда твоя работа – воспитание детей и оба ребенка неудачные, то и ты неудачница. Подруги убеждают меня, что надо искать помощи для дочери, но я не знаю, что делать. Я не могу сказать мужу, он умом тронется. Я знаю, что она водит пьяная, но, если я заберу у нее машину, он потребует объяснений.

• В какой-то момент я поняла, что не идти к врачу из-за того, что я стесняюсь своего тела и слишком много вешу, – это самоубийство. Только когда все стало чрезмерно запущено, я смогла себя заставить пойти.

• Я иногда занимаюсь незащищенным сексом. Я знаю, это глупо, но это так заводит парней. Мне тридцать лет, я не замужем – это само по себе неприятно. Не хочу в довершение к этому быть еще и занудой. Если я прошу надеть презерватив, а парень притворяется, что не слышит, или говорит, что не хочет, мне неудобно настаивать.

Как показывают эти цитаты, стремиться к совершенству иногда не только бесполезно, но и опасно. Иногда риски не такие очевидные, как те, что описаны выше. Вот пример: моя собственная борьба за то, чтобы меня не воспринимали как чрезмерно тревожную, чрезмерно опекающую своих детей мать. Помимо моего опыта социального работника и рассказов мужа-педиатра, мне довелось видеть непомерно много несчастных случаев с детьми. Иногда мне трудно отделить страх от разумных опасений. Две вещи особенно важны для меня: недоступность огнестрельного оружия и ремни безопасности. Если Эллен приглашают играть к кому-то в дом, я стараюсь удостовериться, что в доме нет заряженных ружей. И я всегда проверяю, хорошо ли она пристегнута в машине. Раньше девочка была слишком мала, чтобы ходить к подругам играть одной, но теперь она стала старше. Иногда я замечаю, что мне стыдно показаться навязчиво тревожной. Я не хочу, чтобы меня воспринимали как «мамашу-наседку, которая трясется над ребенком». Мне пришлось искать помощи в своей сети связей, чтобы пересмотреть отношение к этой проблеме. Подруга, которая работает в программе предотвращения ранней беременности, сказала мне, что она объясняет детям: «Если тебе неловко сказать человеку про презерватив, это значит, что ты знаешь его недостаточно хорошо, чтобы заниматься с ним сексом». Теперь вместо того, чтобы думать: «Надеюсь, они не считают меня чокнутой», я думаю: «Если мне слишком стыдно говорить с ними об этом, значит, мне недостаточно удобно с этими людьми. Поэтому не нужно, чтобы Эллен ходила к ним без меня».

Перфекционизм и стыдоустойчивость

Чтобы лучше понять, как каждый из элементов стыдоустойчивости может помочь нам преодолеть перфекционизм, я поделюсь еще одной личной историей борьбы со стремлением к совершенству. Когда я была беременна Эллен, несколько компаний, включая производителя компьютеров, запустили рекламу, в которой молодые мамы работали, не выходя из дома. Реклама неизменно изображала мамочку в пушистых тапках, сидящую за компьютером, в то время как младенец умильно таращился на нее с коврика, лежащего рядышком с письменным столом. Ролики заканчивались тем, что маму целовали в обе щеки: в одну – восхищенные сотрудники, в другую – прелестное дитя.

Я каждый день вспоминала эту картинку. Я хотела быть такой, как в рекламе. Я представляла, как сижу в нарядной футболке и брюках для йоги сорок второго размера (я никогда не влезала в сорок второй размер), с небрежным хвостиком (я уже лет десять носила короткую стрижку) за ноутбуком, все понимающий младенец улыбается с коврика, работа захватывающая, личного и профессионального удовлетворения и одобрения – море. Надо признать, что кто-то в рекламном агентстве хорошо выполнил свою работу; похоже, я вошла в их целевую аудиторию и попалась на крючок.

Однажды, когда Эллен было около двух месяцев, мое видение сбылось. Я стала одним из трех исследователей, которых хотели пригласить в проект, оценивающий местное сообщество. Телефонное интервью с двумя руководителями сообщества было назначено на час дня. Я рассчитала все до минуты. Укачала Эллен в полдень, и к 12.55 она крепко заснула. Позвонили ровно в час. Я приготовила все ответы, поставила телефон на бесшумный звонок, под рукой на всякий случай были наушники. Все шло превосходно… до 1.05. Через пять минут после начала интервью Эллен заплакала. Только заплакала, не закричала. Кричать она начала через минуту, в 1.06. И так громко, что оба интервьюера спросили, все ли нормально с ребенком. Я быстро ответила: «Все прекрасно, продолжайте, пожалуйста». Пока они объясняли мне суть проекта, я пошла в комнату к Эллен, держа палец на бесшумной кнопке и поминутно спрашивая для проверки: «Вы меня слышите? Вы меня слышите?»

Когда я подошла к кроватке малышки, передняя часть моей футболки уже промокла от грудного молока. Крик Эллен был «голосом природы» – молоко мгновенно отзывалось на него, переливаясь через край. А кричала она потому, что обкакалась, причем обкакалась так обильно, что и памперс не выдержал.