Читать книгу "Уходили из дома. Дневник хиппи - Геннадий Авраменко"

Больше никогда эту дрянь есть не буду.

9 сентября, среда

После трех дней в гроте под мысом Ветров Костик изменился. Стал значительно реже говорить, подолгу молча сидеть в углу и гораздо меньше передвигаться.

Когда сделать пару шагов все-таки приходится, носит наперевес перед собой длинный прутик, говорит, что это духоловка, призраков отпугивать. Уж не знаю, что он там видел внизу, но это точно запало ему в душу. Расспросить пробовал, но Костя уходит в глухую оборону и ничего не рассказывает. Уверен, что он видел что-то из того, что видел я, и это явно был не «дирижабль».

Дождь вроде перестал, но хмарь осталась.

Как мы вчера доползли до Рингушника — одному богу известно. Даже бидончик не потеряли.

Весь день в воздухе висит напряг. Все ссорятся, ругаются, причем абсолютно без причины. Костик говорит, что это у нас от вчерашних колес в сочетании с передозом «молока» такой отходняк. А больше списать и не на что. Глаза у всех, как у китайцев, узкие, за водой ходить не успеваем — выпиваем по дороге целый котелок и идем обратно. В голове творится ужас и кошмар — ощущение, что она сейчас взорвется. Съели по «конфете» — думали, отпустит, но как-то не очень помогло.

Точно больше никогда не буду жрать эти колеса!

Вечером поднялся Митя с хавчиком. Чуть позже приехали смоленские герлы с баранками и всякой вкуснятиной.

А потом зашел в гости Костя Веселов, и я съел три колеса.

Успел подняться наверх и дойти до пещеры с телевизором. Там на стене телевизор нарисован — может, покажут чего-нибудь интересное. По правую руку бар, несколько нарисованных бутылок тут же подняли настроение. Помню, как включил первую программу, взял бутылку виски в руки и начал смотреть мультфильм в передаче «Спокойной ночи». Помню, показывали мультик про маленькое и черненькое существо, которое кривлялось и показывало мне язык. Вкус виски не помню совсем. Потому что я никогда в жизни не пробовал виски.

10 сентября, четверг

Очнулся с адской головной болью и сушняком. Долго не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, так плохо было. С трудом приподнялся и на коленях дополз до костра. Спасибо судьбе, в котелке был вчерашний чай. Давясь заваркой, я отхлебнул, перемазался копотью и рухнул на землю.

Еще толком не проснувшись, все снова начали лениво переругиваться.

Саратовские девицы от греха свалили, никаких независимых арбитров не было, и поэтому к вечеру мы совсем переругались.

Вылез прогуляться. Обошел ближайшие опустевшие пещеры в поисках хоть чего-нибудь. Около очагов собрал аккуратно сложенные окурки, некоторые очень даже жирные. Вспомнил, как стращал мангупцев историями про огонь. Ведь эта привычка — бросать «бычки» в костер — наутро, когда курево заканчивается, из способа поддерживать чистоту превращается в большую глупость. Чертыхаясь, пипл лазит по всем углам, но не находит ни крошки табака. А стоило придумать, что огонь нельзя бросать в огонь, а то чакры треснут, как около всех костровищ немедленно стали оставаться недокуренные самокрутки и сигареты. Выпотрошил из них табак, оторвал газетку, скрутил — наслаждение. Особенно вкусно курится газета «Аргументы и факты» почему-то. А хуже всего — «Труд».

На Дырявом автоматически пособирал попадающийся мусор; надо вечером сжечь, не забыть. Мусорить меньше сейчас стали, особенно хиппи. Кучи оставляют в основном туристы. Но их мусор полезный, мангупцы растаскивают его, как муравьи. Остатки провианта, газеты, банки и пакеты идут в дело. Бутылки сдаются. Остальное сжигается, включая консервные банки. Опять же, стоило сказать, что обожженная в костре жестянка сгниет от дождей уже через год, а просто выброшенная будет лежать десятилетия, как народ тут же радостно принялся жечь редкие свои и обильные туристические банки.

Около дворца наткнулся на размокшую от дождя сигарету. Красивая! С длинным фильтром, золотая вставка, «Ротманс». Решил спасти. Аккуратно положил ее в бумажку, донес до грота. Посушил в банке на огне, но она сломалась-таки, вырвав крик отчаяния из моего горла. Но хиппи не сдаются! Осторожно освободил ценнейшие волокна табака от папиросной бумаги, дрожащими пальцами переложил табак в газету, закрутил. Курили, делая глубокие затяжки, вместе с Добровольцем. Вкус сигареты «Ротманс», смешавшийся со вкусом газетных букв, передать невозможно. Бесподобно! Доброволец, с интересом наблюдавший за моими манипуляциями, посоветовал снять видеоролик с таким сюжетом и продать его за громадные деньги на рекламу «Ротмансу».

Выползли в Акустическую пещеру, потусовались там. Дома доварили и доели все продукты. Завтра на повестке дня — голод. И табака нет. Совсем.

11 сентября, пятница

Утром все проснулись с желудками, сведенными от голода. Я поклевал кизила, терна, попил травяного чая. Не полегчало. Отправился наверх добывать пищу.

Выручила Славянка, она на Ели-Бурун стоит, в Харьковской. Дала три супа, два бульонных кубика и кусок хлеба. Хлеб я сожрал по дороге, причем автоматически, как Винни-Пух мед, даже не заметил, как. Стыдно. Супы мы тут же замутили, накидали туда крапивы. Идея была не очень хороша, крапива для готовки идеальна весной, но и мелко порубленная осенняя, старая и жесткая, тоже сгодилась в качестве наполнителя. Перекусили.

Смоленские герлы тоже оголодали и отправились вниз; может, и принесут чего. Митяй собрался завтра сгонять в Севастополь, тоже привезет еды.

Что-то Наташка Сладкоежка запропастилась в этой Керчи. Обещала, что вернется через неделю, а сегодня уже ровно две. И Серега Севастопольский исчез. Давно должен был приехать, а нет как нет. И самое главное — исчез Скрипа. Я думал: может, запамятовал его в тареновом угаре, ан нет, выяснилось, что не поднимался. Начинаем беспокоиться.

12 сентября, суббота

Проснулись от громкого щебета. Низко-низко у грота проносилась стая стрижей, разворачивалась и снова возвращалась. Долго не могли понять, в чем дело, пока не разглядели птицу, застрявшую в ветвях орешника. Пришлось вставать и проявлять благородство. К счастью, повис стриж невысоко. Я осторожно освободил его длиннющие крылья и осмотрел. Вроде не сломано ничего.

Птаха отчаянно колотилась в пригоршне, больно клевала палец. С руки взлететь не смогла — подкинул. Птица чиркнула крыльями-спицами воздух и вонзилась в как раз зашедшую на очередной круг стаю. Осыпав меня благодарным писком, стрижи унеслись прочь, а я лег досыпать. Но не успел и глаза закрыть, как снова был вынужден вскочить на ноги. Стрижи, видимо, решили сделать в честь спасителя круг почета и снова врезались в леще- вину. На этот раз застряли сразу три птицы. Пришлось уже всем вставать и лезть на орешник, так что вскоре все испытали это необычное ощущение — стук стрижиного сердечка о свою заскорузлую ладонь.

Наученные горьким опытом стрижи больше кругов почета не устраивали и скрылись в направлении Балаклавы.