Читать книгу "Венерин волос - Михаил Шишкин"

Вопрос: Да знаю, знаю я все ваши случаи! Сейчас начнете рассказывать, что утром должны были чистить зубной щеткой «взлетку» в казарме.

Ответ: Как, и вы тоже?

Вопрос: А вы что же думали, вы один, что ли, такой? А другие, что ли, для дедов койки не заправляли, воротнички им не пришивали? Помните бытовку? Стриженые салабоны стирают и гладят х/б для стариков. А у Серого — ушитая до предела по дедовской моде гимнастерка. И вдруг видишь себя в треснувшем, запотевшем зеркале, а в глазах только страх — не повредить, не прожечь.

Ответ: И у вас тоже был Серый? И тоже любил похлопывать себя по животу резинкой от синих трусов?

Вопрос: Один раз пришивал ему подворотничок к гимнастерке и уколол себе палец, да так неудачно, что подворотничок испортил — капнул пятнышко крови. Серый лютовал!

Ответ: Так это же со мной было! Сначала кулаком в живот, и смотрит, как я корчусь, задыхаюсь, весь в соплях, затем локтем по спине, чтобы рухнул на пол. Потом сапогом, но не так, как придется, а чтобы не наделать переломов. А еще он любил так делать: заламывает мне руки за спину и ладонью перекрывает нос и рот, чтобы я не мог дышать, и ждет. Только начнешь терять сознание, он тогда приоткрывает ладонь, чтобы глотнул воздуха, и снова перекрывает дыхание. Потом отпускает и вытирает свою ладонь о мой отросший ежик на голове.

Вопрос: А помните, как они увидели в бане вашу письку — маленькую, беленькую, без каких-либо признаков растительности, и никак не могли остановиться, зайдясь в хохоте? Но вы же не обиделись на них? Сам посудите: два года в казарме, и только в банный день, когда ведут по городу, можно поглазеть на гражданских, да и те, по большей части, переодетые офицеры, а женщины — те вовсе офицерские жены, да и баня-то всего через квартал от казармы. И сапоги, и листва — даже те крутят друг с другом шуры-муры на плацу. А ребята ведь все живые, в смысле, еще не мертвые, о чем им говорить, если не о женщинах, вот у них и вся политучеба только о том, кто бы в какую дырку бабе сейчас засунул. А замполит, надев рясу, им в красном уголке все про то же: старого, немощного спартанца, который стал в строй, чтобы идти на войну, спрашивают — куда ты такой? А тот, скривив губы в улыбке, отвечает, мол, коль пользы от меня нет другой, пусть враг о меня хотя бы меч свой затупит. Разве можно так оставлять столько мужчин одних, без женщин? И так надолго! Это же свинство! Вот лежишь ночью, прячешь голову под одеяло — и так хочется целовать, прижаться, войти! И представляешь себе невесть что. И капли жизни, крутые и горячие, умирают в простыне. И спать потом мокро и холодно.

Ответ: Да, у всех только одно в голове. И еще выпить. Когда отпустили в первый раз в увольнение, мне Серый говорит — принесешь бутылку, иначе построю ночью роту и при всех тебя опущу — готовь дырочку!

Вопрос: Принесли?

Ответ: А куда денешься.

Вопрос: Но ведь на КПП шмонали?

Ответ: Серый сам вышел. Он ведь не зверь. Так, больше пугает. Да вообще-то жить везде можно. Но очень уж тяжело. Только заснешь, тут пьяный Серый заваливается, встаешь сапоги ему снимать. Он рыгает — чувствуешь: огурцы малосольные и квашеная капуста. «Поклон!» — кричит, заставляет наклониться. Наклоняешься, он снова: «Еще ниже, пидор сраный, ниже!». Зажмуриваешься, наклоняешься, Серый хвать тебя за шею и притягивает твое лицо к самому своему заду в синих трусах. Ждет несколько мгновений, сосредотачивается и пердит. «Ну что, — спрашивает, — нанюхался?». Потом отпускает. «Ну, иди, спи!» И вот снова залезаешь на двухэтажные нары и вспоминаешь перед сном что-нибудь хорошее. Маму, например. Вот бы проснуться дома, а она уже оладушки сделала, все на столе. А тут уже рассвело, и тебя будят половой щеткой в лицо.

Вопрос: Но вы же могли косить?

Ответ: У нас один косил — вешался на ремне, но так, чтобы не удавиться — так хотелось получить «ст. 7-б». Ничего не вышло. Серый заставил его окопаться за казармой, и все на него поссали.

Вопрос: И вы тоже?

Ответ: И я.

Вопрос: Почему?

Ответ: А вы разве не понимаете?

Вопрос: Понимаю.

Ответ: Тогда зачем спрашивать?

Вопрос: Что было потом?

Ответ: Получил автомат в оружейке, поставил подпись в журнале. Вдруг радость, какая-то свобода, что вот можно так просто пойти и расстрелять боекомплект во всех этих людей кругом. А главное, в Серого. И никто и ничто уже не остановит. Взял калаш и иду себе гулять вдоль колючки. Хожу, в темноту всматриваюсь. А уже выпал снег, все от снега чуть светится. Зябко. И хруст под ногами. И так захотелось, чтобы зеленое яблоко вот так же на зубах хрустело. Хожу, смотрю на звезды, пытаюсь разобраться в созвездиях, а ни одного на самом деле, кроме медведиц, не знаю. Нашел две звезды, как двоеточие, и думаю, вот пусть это будет мое созвездие, созвездие двоеточия. И еще думал о том, как Серый объяснял строение мира — что все планеты — это атомы какого-то другого, верхнего мира. А наши атомы — тоже чьи-то планеты. «Вот я сейчас плюну, — говорил Серый, — и в тех мирах тысячи таких галактик, как наш Млечный путь, накроются медным тазом!» Может, Серый, и прав, может, все так и есть. Хожу, думаю бог знает о чем, а в любой момент может разводящий появиться или дежурный. Тогда, сами знаете, надо по уставу крикнуть: «Стой! Кто идет!». Если не ответит как положено, выстрелить в воздух. Это первый выстрел. Если на предупредительный не остановится, то следующую пулю в приближающегося.

Вопрос: И что? В чем проблема?

Ответ: Ну, в том-то все и дело, чтобы сначала в приближающегося выстрелить, а уж потом в воздух. Вопрос в том, можно ли потом определить, какая пуля была первой, а какая второй?

Вопрос: Это все теория. Расскажите, как вы сели на корточки и уткнули в себя ствол автомата со взведенным затвором и спущенным предохранителем.

Ответ: Мне показалось в тот момент, будто сижу над очком. И эта жизнь — вот это засранное очко и есть, и оттуда дует. И я так в эту яму сейчас и провалюсь. А они будут потом надо мной смеяться — даже после этого. Им ведь все смешно.

Вопрос: Именно в этот момент загромыхал гром?

Ответ: Да, где-то вдалеке стало греметь, гулко, раскатисто, будто кто-то бегал по крышам гаражей. У нас, где мы жили, за окном справа были ворота какой-то фабрики, а слева гаражи. Мы с мальчишками бегали по крышам. Крыши прогибались, железо было ржавое, труха. Мне нравилось, как громыхал наш топот. Будто мы делали далекий гром. А хозяева гаражей на нас кричали и гоняли. Один раз устроили облаву. Мы перепрыгивали с одного гаража на другой, и я сорвался, недопрыгнул и упал. Меня вытащили и стали бить. В окно мать увидела и прибежала. Забили бы до смерти, если бы не она.

Вопрос: Значит, там, на небе, раздался гром, будто кто-то бегал по крышам гаражей — и что?